Шуберт .Неоконченная симфония.

Созданный Шубертом романтический симфонизм определился в основном в двух последних симфониях – 8-й, h-moll–ной, получившей название «Неоконченной», и 9-й, C-dur–ной. Они совершенно различны, противоположны друг другу. Эпическая 9-я проникнута чувством всепобеждающей радости бытия. «Неоконченная» воплотила тему обездоленности, трагической безысходности. Подобные настроения, отразившие судьбу целого поколения людей, до Шуберта еще не находили симфонической формы выражения. Созданная двумя годами раньше 9-й симфонии Бетховена (в 1822 г), «Неоконченная» ознаменовала возникновение нового симфонического жанра – лирико-психологического.

Одна из главных особенностей h-moll–ной симфонии касается ее цикла, состоящего всего из двух частей. Многие исследователи пытались проникнуть в «загадку» этого сочинения: действительно ли гениальная симфония осталась незавершенной? С одной стороны, нет сомнений, что симфония была задумана как 4-х частный цикл: ее первоначальный фортепианный эскиз содержал большой фрагмент 3 части – скерцо. Отсутствие тонального равновесия между частями (h-moll в I-й и E-dur во II-й) тоже является веским аргументом в пользу того, что симфония не мыслилась заранее как 2х-частная. С другой стороны – у Шуберта было достаточно времени при желании дописать симфонию: вслед за «Неоконченной» он создал большое количество произведений, в т.ч. 4х-частную 9-ю симфонию. Есть и другие доводы «за» и «против». Между тем, «Неоконченная» стала одной из самых репертуарных симфоний, абсолютно не вызывая впечатления недосказанности. Ее замысел в двух частях оказался полностью реализованным.

Идейная концепция симфонии отразила трагический разлад передового человека XIX века со всей окружающей действительностью. Чувства одиночества и обездоленности впервые выступили в ней не как тонус отдельного эмоционального состояния, а как основной «смысл жизни», как мироощущение. Характерна главная тональность произведения – h-moll, редкий в музыке венских классиков[1].

Герой «Неоконченной» способен на яркие вспышки протеста, но этот протест не приводит к победе жизнеутверждающего начала. По напряженности конфликта эта симфония не уступает драматическим произведениям Бетховена, но этот конфликт иного плана, он перенесен в лирико-психологическую сферу. Это драматизм переживания, а не действия. Основа его – не борьба двух противоположных начал, а борьба внутри самой личности. Такова важнейшая особенность романтического симфонизма, первым образцом которого стала симфония Шуберта.

Первый же образ симфонии, данный в ее вступлении, совершенно необычен: в унисоне виолончелей и контрабасов тихо возникает сумрачная тема, вопросительно замирающая на D основной тональности (от этого же звука возьмет начало главная тема). Это эпиграф ко всей симфонии и главная, руководящая мысль I части, охватывающая ее замкнутым кругом. Она звучит не только в начале, но и в центре, и в заключении I части, кал постоянная, неотступная идея. Причем интонации безрадостного раздумья постепенно перерастают в трагический пафос отчаяния.

При введении главной темы Шуберт использует характерный прием песенной техники – изложение фонового материала до вступления мелодии. Этот рвущийся вперед единообразный аккомпанемент струнных звучит вплоть до вступления побочной, объединяя всю тематическую линию (тоже песенный прием). Аккомпанемент создает ощущение тревожного беспокойства, сама же тема имеет характер трогательно-печальный и воспринимается как жалоба. Композитор нашел выразительную инструментовку – сочетание гобоя с кларнетом, который смягчает некоторую резкость основного тембра.

Характерной чертой экспозиции «Неоконченной» симфонии является непосредственное сопоставление главной и побочной тем, без развитой связующей партии. Это – характерная особенность песенного симфонизма, в корне противоположная бетховенской логике последовательных переходов. Главная и побочная темы контрастны, но не конфликтны, они сопоставляются как разные сферы песенной лирики.

С побочной партией связана первая драматическая ситуация в симфонии: светлая и чудесная, как мечта, тема (G-dur, виолончели) внезапно обрывается, и после генеральной паузы на фоне громовых тремолирующих минорных аккордов скорбно звучит начальная квинтовая интонация главной темы. Этот трагический акцент поражает резкой неожиданностью и ассоциируется с крушением мечты при ее столкновении с реальностью (типично романтический прием). В конце экспозиции в сосредоточенной тишине вновь звучит тема вступления.

Вся разработка строится исключительно на материале вступления. Шуберт выступает здесь создателем монологического типа разработки, столь характерного для романтической симфонии. Обращение к нему вызвано особым драматургическим замыслом: композитор не стремился запечатлеть борьбу противоположных начал, преодоление препятствий. Его цель – передать безнадежность сопротивления, состояние обреченности.

Сквозное развитие темы вступления проходит в разработке 2 этапа. Первый из них связан с обострением лирико-драматической экспрессии. Мелодическая линия темы не спускается вниз, а в сильном crescendo вздымается вверх. Нарастание эмоционального напряжения приводит к I кульминации – конфликтному диалогу грозного мотива вступления и тоскливо звучащих синкоп из побочной партии (он проводится трижды). Завершается первая фаза разработки громоподобным проведением темы вступления в tutti оркестра в e-moll.

Второй этап разработки подчинен показу неотвратимого натиска роковых сил. Интонации темы становятся всё более жесткими, резкими, властными. Но, подойдя к концу разработки к предельному кульминационному взрыву, трагический накал внезапно иссякает. Подобный прием «рассеивания» кульминации перед репризой весьма характерен для Шуберта.

В репризе существенных изменений нет, лишь побочная партия рас­ширяется в объеме и становится более печальной (переход в h-moll). Отсутствие изменений после мучительных порывов, тревог и борьбы разработки приобретает глубокий смысл: «все напрасно». Приходит осознание неразрешимости конфликта, смирение перед трагической неизбежностью. Этот вывод дает кода, где вновь возвращается тема вступления, приобретая еще более скорбный оттенок.

Во II части выступает другая характерная сторона романтизма – умиротворение в мечте. Созерцательный покой и мечтательная грусть Andante воспринимаются не как преодоление конфликта, а как примирение с неизбежным (подобно «Прекрасной мельничихе»). Композиция Andante близка сонатной форме без разработки. Вместе с тем, в ней многое восходит к 2х-частным песенным формам:

песенно-лирический тематизм,

замена тематической разработки вариантным мелодическим развитием,

замкнутость изложения главной темы.

Песенная, широкая, полная тихого созерцательного покоя и умиротворения, главная тема звучит у скрипок и альтов после краткой вводной фразы (нисходящая гамма контрабасов рizzicato на фоне мягких аккордов валторн и фаготов).

Подобно I части, новая музыкальная мысль – побочная тема – вводится не как противоборствующая, сила, а как переключение в иную эмоциональную сферу – элегическую. Трогательная и кроткая, детски наивная и одновременно серьезная, она заставляет вспомнить п.п. I части: синкопированный аккомпанемент (скрипки и альты), подготавливающий вступление мелодии, внезапный омрачающий сдвиг в область драматических переживаний. Но смысл этих тем совершенно разный. Если в I части побочная тема открывала доступ в мир светлой мечты, то в Andante она характеризует состояние надломленности, беззащитности. В репризе обе темы излагаются почти без изменений (тональность побочной – a-moll). Кода, построенная на отдельных мотивах главной темы, возвращает в русло умиротворенного созерцания.

4. Брамс. Четвёртая симфония

Брамс. Симфония № 4, ми минор, Op. 98

Symphony №. 4 in E minor, Op. 98

10.03.2011 в 22:13.

Состав оркестра: 2 флейты, 2 гобоя, 2 кларнета, 2 фагота, контрафагот, 4 валторны, 2 трубы, 3 тромбона, литавры, струнные; в третьей части — флейта-пикколо, треугольник.

История создания

80-е годы приносят Брамсу славу первого композитора Германии и Австрии. Он — автор трех симфоний, двух фортепианных и Скрипичного концертов, которые исполняют лучшие солисты Европы, многочисленных фортепианных сочинений и камерных ансамблей, Немецкого реквиема и кантат, хоров и песен, распеваемых любителями повсюду. Его Третья симфония после премьеры в Вене в декабре 1883 года в течение нескольких месяцев распространяется по всей Германии. А Брамс уже занят обдумыванием Четвертой. Для работы над ней в ближайшее лето он долго не может найти подходящего места, пока наконец не останавливается на Мюрццушлаге в Штирии. Это горное местечко не так красиво, как Пёртшах в Каринтии, где он провел три лета, принесших богатейший урожай, в том числе Вторую симфонию. Однако с Мюрццушлагом у стареющего композитора связаны дорогие воспоминания. 17 лет назад, когда он только завоевывал признание, после удачного концертного турне в качестве пианиста, он пригласил отца в путешествие по Австрии: «Душа моя освежилась, словно тело после купанья; мой добрый отец и не подозревает о том, какую он мне принес пользу...» — признавался Брамс.

В Мюрццушлаге композитору хорошо жилось и работалось. Летом 1884 года он написал две первые части симфонии, следующим — две последние. В конце сентября 1885 года состоялось ее домашнее прослушивание: Брамс играл симфонию друзьям в четыре руки со знакомым пианистом. По воспоминаниям исследователя творчества Брамса М. Кальбека,по окончании первой части воцарилось молчание, наконец Э. Ганслик, приложивший немало сил для пропаганды творчества композитора, вздохнув, сказал: «У меня такое ощущение, будто меня отлупили два ужасно остроумных человека». Кальбек высказал сомнение по поводу скерцо и недоумение по поводу финала в форме вариаций, и хотя Брамс утверждал, что скерцо произведет иное впечатление в оркестровом звучании, а вариации в финале были использованы еще Бетховеном в Героической, сам он вовсе не был уверен в успехе. Однако симфония покоряет друга Брамса, знаменитого дирижера и пианиста Ганса фон Бюлова, страстного пропагандиста его творчества на протяжении почти двадцати лет(ему посвящена Третья симфония). И он берется исполнить Четвертую в концертном турне по рейнским и голландским городам с руководимым им Мейнингемским оркестром. Премьера состоялась в Мейнингеме 25 октября 1885 года под управлением автора и прошла с огромным успехом. Этой же симфонией Брамс простился с Веной 3 марта 1897 года: уже смертельно больной, он присутствовал на ее исполнении в Венской филармонии под управлением прославленного Ганса Рихтера, когда-то впервые продирижировавшего здесь премьерами его Второй и Третьей симфоний.

Последняя симфония — вершина творчества композитора. Она значительно отличается от предшественниц, хотя и в ней получает воплощение основной принцип Брамса — сочетание традиций романтизма и классицизма. Романтическое начало ощущается с первых же звуков сонатного аллегро, окрашенного в лирические тона; романтическим духом веет и от балладной второй части. Классичность структуры проявляется особенно в средних частях, написанных в сонатной форме; притом третьей частью является скерцо, рисующее шумную картину народного празднества. В то же время уникальный полифонический финал, как и две первые части связанный с музыкой барокко, не только делает сочинение Брамса итогом XIX века, но и перебрасывает арку через два столетия.

Музыка

Первая часть начинается как бы с полуслова. И главная и побочная партии песенны, лиричны, напоминают о первой романтической симфонии — Неоконченной Шуберта. Главная, порученная скрипкам, строится на чередовании излюбленных Брамсом терций и секст, подчеркивающих близость к романсу. Но непритязательность этого бытового источника скрадывается изысканной деталью — прелестным эффектом эха, имитацией деревянных духовых. А сама тема интонационно родственна гораздо более глубоким слоям немецкой песенности и представляет собой вариант хорала «О мой Иисус, меня избравший к блаженству вечному», любимый Бахом (этот хорал открывает и последнее произведение Брамса — 11 хоральных прелюдий для органа). Главная партия кажется бесконечной в своем вариационном развертывании, которое внезапно прерывается фанфарным возгласом деревянных инструментов и валторн. Эта энергичная фанфара десять раз возникает на протяжении части, активизируя ее развитие и контрастно оттеняя широко разливающиеся, столь же песенные темы побочной партии. Завершает экспозицию мажорный вариант главной темы, создающий своего рода рамку. Разработка, подобно второй песенной строфе, открывается повторением главной партии в основной тональности (прием необычный, но уже использованный композитором в финале Третьей симфонии). Разработка драматична и подводит к печальной репризе, в которой главная тема, изложенная крупными длительностями, обнаруживает исконную — хоральную — природу. Еще одно ее преобразование происходит в коде — кульминации части: в суровых, резко акцентированных канонических имитациях фортиссимо слышится отчаяние, предвещающее трагический финал.

Необычная для Брамса крупная (в сонатной форме без разработки), а не камерная медленная вторая часть многолика, сочетает разные жанровые истоки. Открывает ее соло валторн строгого балладного склада. Контрастна активная связующая партия, в которой слышны фанфарные обороты первой части. Неторопливо развертывается песенная побочная в насыщенном звучании виолончелей с томительными хроматическими подголосками. В репризе в другой оркестровке она достигает гимнической кульминации и неожиданно уступает место прелестному обороту венского вальса, в котором с трудом угадываются интонации первой балладной темы.

Еще более необычна для Брамса третья часть — впервые используемое в симфонии скерцо, создающее резчайший контраст с соседними частями. Это картина народного веселья, шумного, звонкого, с двумя темами, чередующимися по принципу рондо-сонаты. Первая рисует веселящуюся толпу (главная, tutti), вторая — лирическую грациозную сцену (побочная, скрипки). Лишь на миг приостанавливается шумный хоровод, темп замедляется, и в отдаленной красочной тональности у валторн и фаготов приглушенно, таинственно звучат обороты главной темы, чтобы вновь уступить место стихийному веселью.

Финал — трагическая кульминация цикла — необычен не только для Брамса, но и вообще для симфоний XVIII—XIX веков. Форма, не встречающаяся ни в одном симфоническом финале, воскрешает жанр полифонических вариаций эпохи барокко (чакону, пассакалью), столь любимый Бахом. Эмоциональная сила воздействия музыки так велика, что заставляет забыть изощренную изобретательность развития и чеканную строгость формы. За темой, изложенной в виде восьмитакта ровными крупными длительностями, следуют 30 вариаций, не изменяющих строгой структуры темы, и более свободная кода. Тема духовых, неуклонно поднимающаяся по тонам звукоряда на нисходящем басу, а затем резко срывающаяся вниз, заимствована у Баха (в кантате № 150 «Тебя алкаю я, Господь» она служит басом в № 4). Брамс обостряет ее, вводя хроматизм в мелодию и усложняя гармонию. В полифонических сплетениях, мотивных дроблениях возникает бесконечное разнообразие мелодий. Тема в первоначальном мелодическом виде повторяется трижды, отмечая новые разделы, что позволяет обнаружить некоторые закономерности сонатной формы. Экспозицию составляют тема и 15 вариаций, причем 10-я и 11-я, в которых мелодическое движение как бы застывает на фоне неустойчивых блуждающих гармоний, играют роль связующей партии. 12-я — одна из красивейших бесконечных мелодий Брамса: экспрессивная жалоба солирующей флейты в сопровождении словно неуверенного аккомпанемента скрипок, альтов и валторн. После нее утверждается одноименный мажор, и в массивной звучности сарабанды у тромбонов на фоне хоральных аккордов духовых слышатся отголоски музыки вечного противника Брамса — Вагнера. Это сфера побочной партии (вариации 13—15). Разработку открывает возвращение первоначальной темы духовых, на которую накладывается мощный низвергающийся поток у струнных фортиссимо (16-я вариация). Реприза начинается 23-й: начальную тему, порученную валторнам, оплетают неистовые переклички деревянной и струнной групп. Последующие семь представляют собой вариации на вариации, в последней, 30-й, уже трудно уловить тему. В коде она дробится, разрабатывается, рисуя картину последней отчаянной схватки, — и все стремительно скатывается в бездну.

Известный немецкий дирижер Ф. Вейнгартнер писал: «Мне кажется подлинно сверхъестественным страшное душевное содержание этой вещи, я не могу избавиться от навязчиво возникающего образа неумолимой судьбы, которая безжалостно влечет к гибели то ли человеческую личность, то ли целый народ... Конец этой части, насквозь раскаленный потрясающим трагизмом, — настоящая оргия разрушения, ужасный контраст радостному и шумному ликованию последней симфонии Бетховена». Так Брамс ставит точку в своем симфоническом творчестве, таков один из итогов развития симфонии в XIX веке. Другой итог подведет десять лет спустя в своей Девятой Брукнер.

4. Вагнер. Лоэнгрин.

Опера Рихарда Вагнера «Лоэнгрин»

Lohengrin

12.01.2011 в 15:49.

Опера в трех действиях Рихарда Вагнера на либретто композитора, основанное главным образом на средневековой поэме «Состязание певцов в Вартбурге».

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ГЕНРИХ ПТИЦЕЛОВ, германский король (бас)

ЛОЭНГРИН (тенор)

ЭЛЬЗА, принцесса Брабантская (сопрано)

ФРИДРИХ ТЕЛЬРАМУНД, брабантский граф (баритон)

ОРТРУДА, его жена (сопрано или меццо-сопрано)

КОРОЛЕВСКИЙ ГЛАШАТАЙ (баритон или бас)

Время действия: 933 год.

Место действия: Антверпен.

Первое исполнение: Веймар, Придворный театр, 28 августа 1850 года.

История «Лоэнгрина» дает повод для обсуждения извечной проблемы: должна ли опера исполняться на языке оригинала или на языке слушателей, для которых она поставлена. До того как композитор, который был также дирижером в Дрезденской опере, смог создать свое новое произведение, он вынужден был покинуть Германию из-за своих революционных убеждений. Это было в 1849 году, когда революционные идеи распространились по всей стране. Его временным прибежищем стала Швейцария, где не было шансов поставить эту оперу, и в концe концов он вернулся, полный надежд, во Францию и Англию. Но, несмотря на то что Вагнер в равной степени гордился своей музыкой и своей поэзией, он был далек от мысли, что в какой-либо из этих стран его опера может быть поставлена по-немецки. Он писал в то время своему другу Эдуарду Девриенту: «Сейчас я занят переводом моей последней оперы «Лоэнгрин» на английский язык и подготовкой ее исполнения в Лондоне». Тогда из этих попыток ничего не вышло, и первое лондонское исполнение оперы состоялось более двадцати лет спустя, причем было оно не по-немецки и даже не по-английски, а по-итальянски.

Когда год спустя премьера оперы в конце концов смогла состояться, произошло это благодаря оригинальному немецкому языку, поскольку она была дана для немецкой публики. Это было в Веймаре в 1850 году, когда Вагнер все еще находился в изгнании. Оркестр был укомплектован всего пятью первыми скрипками и шестью вторыми. При этом произведение состояло из 38 номеров, а хоров исчислялось до тридцати. Несмотря на все усилия дирижера, которым был величайший поклонник Вагнера Ференц Лист, опера была плохо принята. (Как иначе могло быть при столь неадекватных средствах?)

Лист во всех подробностях сообщил Вагнеру о том, как прошла премьера, поскольку композитор не мог сам присутствовать на ней. Великий Вагнер был очень рассержен: исполнение длилось более четырех часов, что дало Вагнеру основание счесть, что Лист всюду брал слишком медленные темпы. Однако Вагнер никогда до этого не слышал оркестрового исполнения оперы — пусть хотя бы на репетиции, даже при минимальном составе оркестра; он только мог играть себе ее на фортепиано. Таким образом, он не осознавал, что эти длинные, тягучие пассажи в начале увертюры — как, впрочем, и многие, аналогичные им далее, — лучше всего звучат, когда исполняются оркестром очень медленно. На фортепиано, которое не в состоянии долго продлевать звучащий аккорд, такие эпизоды должны исполняться несколько быстрее. Одиннадцать лет спустя, когда Вагнер впервые слушал полное исполнение оперы (это было в Вене), он признал, что Лист был прав. Исполнение оперы целиком, без купюр и без учета антрактов, занимает три с половиной часа. Потому многие оперные театры купируют некоторые эпизоды, что может заметить только истинный aficionado (знаток либретто).

УВЕРТЮРА

Любимая всеми увертюра к опере основана почти полностью на теме Священного Грааля. Сам Вагнер очень точно описал ее в романтически-возвышенном стиле: «Восторженному взгляду, исполненному жажды возвышенной, неземной любви, представляется сначала, будто прозрачнейший голубой эфир небес облекается в едва уловимые, но в то же время с волшебной силой приковывающие взор, чарующие образы. В бесконечно нежных, тонких линиях вырисовываются — постепенно все явственнее — очертания сонма ангелов, свершающих священнодействие, сопровождающих святой сосуд и неслышно спускающихся со светлых высот на землю. Волшебное видение, становясь все более отчетливым и зримым, изливает на многострадальную землю упоительно-сладостные ароматы: подобно златому облаку, ниспадают клубы восхитительного фимиама, завладевая чувствами изумленных людей, проникая до сокровеннейших глубин их сердец и заставляя их трепетать в дивном священном порыве. То упоительная боль, то блаженно-жуткая радость заполняют души созерцающих; подавленные ранее радости любви пробуждаются в них чудом животворного явления, разрастаясь с неодолимой волшебной силой. Вместе с нарастающим чувством любви теснится в груди, разрывая ее, могучее и страстное стремление полностью отдать себя, раствориться до конца в этом чувстве — и все это с такой силой, какой не знало еще никогда ни одно человеческое сердце...»

ДЕЙСТВИЕ I

Равнина на берегу Шельды, близ Антверпена. Правитель Германии в XII веке король Генрих Птицелов прибыл в Антверпен. И вот он сидит под вековым дубом Правосудия; возле него графы и дворяне саксонской дружины. Против них стоят брабантские графы и дворяне во главе с Фридрихом Тельрамундом; рядом с ним Ортруда. Глашатай, отделившись от свиты короля, выходит на середину сцены; по его знаку четверо королевских трубачей трубят клич. Король Генрих обращается к собравшимся здесь рыцарям и говорит им о возобновляющейся войне с восточными ордами. Все готовы последовать за ним на битву. Но имеется одна трудность, и он призывает Фридриха Тельрамунда огласить суть дела. Фридрих Тельрамунд выступает вперед и с все усиливающимся волнением рассказывает удивительную историю. Готфрид Брабантский, будучи еще мальчиком, странным образом исчез. Его сестра, Эльза, на которой Тельрамунд когда-то намеревался жениться, взяла его с собой в лес, и больше мальчик оттуда не вернулся. Но это еще не все: она, должно быть, убила его. Таким образом, чтобы избежать брака с убийцей, Фридриху Тельрамунду пришлось взять себе в жены другую женщину — Ортруду Фрисландскую. И вот теперь во имя жены он провозглашает себя полноправным правителем Брабанта. На зов глашатого является Эльза, сама невинность, одетая во все белое. Она поет свою знаменитую арию «Сон Эльзы», в которой восторженно рассказывает о явившемся ей во сне прекрасном рыцаре, который обещал прибыть к ней и защитить ее. Спор, по общему согласию, должен быть решен, согласно средневековой традиции, в поединке. Но кто вступится за Эльзу? Глашатай торжественно трубит, оповещая о предстоящем турнире. Но никто не отзывается. Он трубит еще раз. И снова нет желающего выступить за Эльзу. Принцесса и ее служанки продолжают горячо молить, и — о чудо! — вдали появляется рыцарь в ладье, ведомой лебедем. Он в блестящем серебряном вооружении и опирается на свой меч; на голове у него шлем, а за спиной щит, у пояса маленький золотой рог. Фридрих в молчаливом недоумении смотрит на рыцаря. Ортруда, стоявшая до того в гордой позе, смертельно пугается при виде Лебедя. В сильнейшем смущени все обнажают головы. Стоя одной ногой в ладье, а другой уже на берегу, рыцарь наклоняется к Лебедю. В простой арии он благодарит Лебедя, с грустью прощаясь с ним, и затем обращается к королю, предлагая свою защиту для Эльзы. Но прежде она должна дать два обета: выйти за него замуж, если он окажется победителем, и никогда не спрашивать его имени и откуда он пришел. Эльза принимает оба условия. Рыцарь торжественно заявляет, что «Эльза невиновна и чиста душой, а лжив позорно Фридрих Тельрамунд». Трое саксонских дворян выходят на стороне рыцаря, трое брабантских — на стороне Фридриха; они торжественно проходят друг против друга и отмеряют место для боя. Когда все шестеро образовали полный круг, они вонзают в землю пики. Глашатай объявляет правила турнира. Король, оба соперника и рыцари произносят молитву.

Сам поединок очень краток. Тельрамунд повержен на землю, рыцарь-чужестранец великодушно сохраняет ему жизнь. Действие кончается большим ансамблем — хор славит победителя, имя которого никому не известно. Едва ли я открою секрет, если скажу, что это — Лоэнгрин.

ДЕЙСТВИЕ II

Хотя жизнь Тельрамунду была сохранена, оба — он и его жена Ортруда — оказались в немилости. Ночь они провели в пререканиях на ступенях антверпенского собора, где на утро должно состояться бракосочетание Эльзы и ее спасителя. Прежде чем настает рассвет, на балконе появляется Эльза в белом одеянии; она проходит к балюстраде, облокачивается на нее и подпирает голову рукой. Фридрих и Ортруда сидят на ступенях собора против нее, в темноте. Ортруде, притворившейся дружественно настроенной по отношению к Эльзе, удается заполучить для себя почетное место на свадебном торжестве.

Настает рассвет, во дворе замка появляются рыцари и другие люди. Глашатай извещает о двух важных вещах: во-первых, Эльза и ее спаситель должны пожениться и, во-вторых, поход против венгров должен начаться вскоре после этого под предводительством нового правителя Брабанта — то есть, конечно, Лоэнгрина.

Затем начинается долгая свадебная процессия. Все рыцари и дамы собираются и поют хвалу прелестной супружеской чете. Но неожиданно появляется Ортруда, она насмехается над Эльзой, что та не знает даже имени и происхождения своего жениха. Эльза напугана, но ее успокаивает появление короля с его воинами. Ортруде приказано удалиться, и процессия возобновляет свое шествие, которое прерывается еще раз — теперь из-за Тельрамунда. Стоя на ступенях собора с четырьмя своими людьми позади, он преграждает путь процессии и выражает свои обвинения в еще более резкой форме, чем Ортруда. Он требует, чтобы сам король задал вопрос об имени и происхождении чужестранца. На это отвечает рыцарь. Он не скажет об этом никому, кроме Эльзы. Она действительно желает спросить его? В конце концов, Эльза — всего лишь человек и к тому же женщина. Прошел больший срок, чем могла бы выдержать любая героиня, и Эльза начала сомневаться. Затем — после очень красивого концертного номера — свадебная церемония возобновляется, и пока Эльза не задает своего фатального вопроса. Тельрамунду удается шепнуть Эльзе, что ночью он будет находиться рядом. Но она отталкивает его, и процессия радостно движется дальше в собор.

Тогда, уже перед самым входом в собор, зловеще еще раз появляется Ортруда. Лейтмотив запретного вопроса гремит в оркестре, и действие завершается музыкой, в которой мастерски соединяются мотивы сомнения и радости.

ДЕЙСТВИЕ III

Сцена 1. Блестящее оркестровое вступление после нескольких своих последних тактов, в которых происходит модуляция (из соль мажора в си бемоль мажор), приводит прямо к знаменитому «Свадебному хору». Участники свадебных торжеств поют его счастливой чете в ночь их свадьбы и затем оставляют их наедине в свадебных покоях. Эльза и ее все еще безымянный рыцарь — теперь уже ее муж — поют любовный дуэт, но в этот момент сомнения вновь овладевают ею. Ее супруг старается смягчить их арией, в которой сравнивает ее с нежнейшими ароматами природы. Однако сомнения не проходят. Он сурово напоминает ей о данной ему клятве и повторяет свои торжественные уверения в любви. Но яд, который Ортруда и Тельрамунд влили в уши Эльзы, продолжает действовать. Ей уже видится ладья, ведомая лебедем, который увозит ее супруга. И она уже вне себя, иступленно, не обращая внимания на протесты супруга, в конце концов задает фатальный вопрос: «Скажи мне — кто же ты?»

Прежде чем он решается ответить (а ответить он должен), в спальню врывается Тельрамунд и с ним четверо из его людей. Эльза мгновенно передает Лоэнгрину меч, и он тут же убивает Тельрамунда — нанеся ему всего один, но сверхъестественной силы удар. «Все наше счастье прошло, как сон!..» — с печальным вздохом произносит Лоэнгрин. Он приказывает перенести и положить тело перед королем, а Эльзе предстать перед монархом в своих парадных одеждах.

Сцена 2. Без перерыва сцена превращается в то, чем она была в первом действии: равнина на берегу Шельды. Розоватый свет утренней зари. Постепенно разгорается солнечный день. Сюда сходятся графы со своими дружинами, готовыми отправиться в поход. Раздаются звуки труб короля. Король со своей саксонской дружиной появляется слева. Все мужчины ударами в щиты приветствуют короля Генриха. Четыре дворянина приносят на носилках тело Фридриха и кладут его на землю в середине круга. Появляется Эльза с большой свитой женщин. Она медленно приближается неуверенной походкой. Король идет ей навстречу и провожает ее к креслу, установленному против дуба Правосудия. Появляется Лоэнгрин, вооруженный так же, как в первом действии; он идет на авансцену, торжественный и серьезный. Звучит его рассказ. Спокойно, но твердо он рассказывает о своем доме на горе Монсальват, где рыцари охраняют святой Грааль и служат ему. «Из года в год слетает с неба голубь, чтоб новой силой чашу наделить: святой Грааль — источник чистой веры, и в чаше искупленье он несет». Его отец — Парсифаль, король всех рыцарей Грааля, а сам он — Лоэнгрин. Но теперь, поскольку его тайна открылась, он должен вернуться. И как бы он ни сожалел, он должен покинуть не только свою супругу, но и короля Генриха.

Неожиданно слышатся крики со стороны берега. Они сообщают о приближении Лебедя, везущего ладью. При всеобщем напряженном ожидании Лоэнгрин идет к берегу и, наклонившись к Лебедю, грустно глядит на него. Затем в порыве жестокой скорби он вновь возвращается к Эльзе. На сей раз он сообщает ей поразительную вещь: лишь год ей нужно было бы ждать, и тогда «в сиянье Грааля дивном твой брат вернулся б, ведь он жив еще». Теперь же он, Лоэнгрин, обязан возвратиться к себе. И он передает Эльзе свой меч, рог и кольцо, чтобы она, когда вернется Готфрид, передала их ему. Лоэнгрин направляется к берегу реки. Он торжественно преклоняет колено и предается немой молитве. Взоры всех обращены на него с напряженным ожиданием. С неба слетает белый Голубь Грааля и парит над ладьей. Лоэнгрин бросает на него взгляд, полный благодарности, быстро встает и освобождает Лебедя от цепочки. Лебедь тотчас же погружается в воду, а вместо него из воды Лоэнгрин выводит на берег прекрасного мальчика в блестящем серебряном одеянии. Это Готфрид. «Господь Всевышний дарит Брабанту верный меч и щит!» — говорит Лоэнгрин. Он быстро прыгает в ладью, которую Голубь тут же увозит. Эльза с последним радостным просветлением глядит на Готфрида; тот идет вперед и склоняется перед королем. Все смотрят на мальчика с блаженным изумлением; брабантцы почтительно преклоняют перед ним колена. Готфрид спешит в объятия Эльзы. Краткий миг восторга, и вслед затем Эльза быстро обращает свой взор в сторону берега. Лоэнгрина уже не видно. Он вновь появляется уже вдали. Склонив голову, он стоит в ладье, опершись на свой меч. Испустив последний вздох, Эльза падает на землю бездыханная.

Postscriptum по поводу исторических обстоятельств этого сюжета. При том, что история Лоэнгрина легендарна, время событий, о которых идет речь в опере, может быть точно установлено. Правление короля Генриха Птицелова достаточно хорошо документировано. В 923 году он заключил мирный договор с венграми на десять лет. В своей вступительной речи в первом действии оперы (которая часто решительно купируется) король сообщает собравшимся воинам, что эти десять лет истекли.

Генри У. Саймон (в переводе А. Майкапара)

Вагнер впервые заинтересовался легендой о Лоэнгрине зимой 1841/42 года, когда жил в Париже. То, что он прочел о нем тогда, было простым пересказом, которому композитор не придал значения: к тому же сюжет показался ему несколько запутанным и вдобавок далеким от немецкого духа. Как мы знаем, Вагнер в это время писал «Летучего голландца» и в нем все больше крепло убеждение, что он призван утвердить традицию чисто немецкой оперы. До июня 1845 года история Лоэнгрина была как будто забыта: в это же время Вагнер, утомленный тяжким трудом композитора и дирижера, поехал на отдых и лечение в Мариенбад. Там в тишине и покое, среди испарений теплых источников и строгой симметрии ландшафта, в неутолимой жажде расслабления, которую вызывает всякое курортное место, замысел «Лоэнгрина» оформился с ясностью, всплыв в памяти композитора и приведя его в постоянно лихорадочное состояние. Он сам рассказывал: «Мне посоветовали отложить на время лечения всякую волнующую работу; мною же овладело все возраставшее возбуждение. Образ Лоэнгрина в доспехах неожиданно предстал перед моим взором так же четко, как в уме определились все детали драмы... Однажды, около полудня, едва я начал принимать теплую ванну, как страстное желание положить "Лоэнгрина" на музыку вновь с силой охватило меня. Будучи не в состоянии оставаться ни минуты долее в воде, я выскочил из ванны и, наспех одевшись, как безумный кинулся в мою комнату, чтобы набросать в прозе поэму, уже зародившуюся в уме. В следующие дни на меня находило то же состояние до тех пор, пока либретто оперы не было полностью закончено». Следуя своему обычаю, Вагнер сначала писал литературную часть, затем музыку; литературная же часть рождалась в два захода: сперва проза, затем — стихи, поэма, почти целиком предназначенная для переложения на музыку.

Партитура «Лоэнгрина» была закончена в апреле 1848 года; в мае Вагнер оказался вынужден покинуть Германию, так как принимал участие в революционных событиях, испытав влияние анархистов, в частности Бакунина. Вагнер искал убежища в Веймаре у Листа, затем в Швейцарии и в 1850 году в Париже, где бывал наездами и где обосновался в поисках работы, которая бы обеспечивала существование. Там, в изгнании, в «многонаселенной пустыне», его не раз охватывало отчаяние, о чем можно прочитать в его автобиографии: «Однажды, когда я, больной, жалкий, отчаявшийся, был охвачен самой черной меланхолией, взгляд мой упал на почти забытую партитуру "Лоэнгрина": глубокая печаль овладела мной при мысли, что эти мелодии никогда не прозвучат». Поистине, центральная идея оперы — идея изгнания героя, покинувшего родину своих божественных предков, идея потерянного рая, который мы должны оставить, чтобы прожить на земле дни борьбы, горечи и поражений.

На помощь «Лоэнгрину» (почти на ладье с лебедем) пришел сам Лист, добившийся включения оперы в репертуар театрального сезона 1850 года в Веймаре во время празднества в честь Гёте и Гердера.

Репетиции длились долее трех месяцев и потребовали значительных финансовых затрат. Наконец в августе состоялась премьера этой легенды, которая, по словам автора, показывает, как «идеал становится опорой души, когда она страстно призывает его, но как только начинает сомневаться и вопрошать об истоках идеала, тот исчезает», потому что «чудо рождает сила веры, а сомнение губит его».

В этом смысле духовное и нравственное одиночество Лоэнгрина — героя, пришедшего из иного мира,— можно назвать полным. Он надеялся, как надеялся и Летучий голландец, найти женщину, которая бы полюбила его бескорыстной любовью, не властвуя над ним и не ревнуя его. Прозрачная пелена, окутывающая героя, не может быть разорвана. Каждая душа хранит тайну, особенно избранная, хранит свою, так сказать, часть ирреальности, столь хорошо переданную во вступлении к опере с его бесконечным колеблющимся движением и сияющим, призывным тембром. Это основополагающий пункт вагнеровской концепции: нечто священное видит он в любом человеке, каков бы ни был его нравственный облик. Особенно четко проявилось это убеждение в «Лоэнгрине»: подлинное значение лейтмотива — открытие свойственной каждому человеку особой духовной сущности. Свет Грааля, неугасимый и неподвижный, словно парящий, уводит человека от низменных жизненных сует, когда те посягают на его внутренний мир. Образцовому вступлению к «Лоэнгрину» несколько беглых поэтичных строк посвятил и Шарль Бодлер: «Помню, как с первых же тактов я ощутил одно из тех счастливых состояний, которые почти все наделенные воображением люди переживают в грезах, во сне. Я почувствовал себя свободным от уз тяжести, и память вернула мне то великое блаженство, что разлито в горних сферах… Тогда-то я со всей ясностью постигнул идею души, парящей в области света, и тот восторг, составленный из блаженства и знания, что царит в вышине, вдали от видимого мира». Нельзя глубже испытать чувство экзальтации и отрешенности, и это чувство отражает представление самого Вагнера о вечности как о прекращении всякого действия, которое питают дьявольские козни и которое есть следствие греха. Историческая реальность — это сцепление случайностей, она порождает благородных, сражающихся героев и героинь, а затем растаптывает их или губит.

В «Лоэнгрине» и Ортруда, и Эльза угрожают сыну Парсифаля с двух противоположных сторон: Ортруда — из тьмы (уже вырисовываются черты подобных ей образов вплоть до Кундри из «Парсифаля»), Эльза — со стороны света, она включена в орбиту героя-спасителя (происходит от «святой Елизаветы» из «Тангейзера») и тем не менее изнутри ведет свою саморазрушительную, истерическую атаку (если воспользоваться выражением Томаса Манна). Ортруде принадлежит важная роль, она продолжает линию романтических, демонических образов, начатую Вебером; Эльза с ее притязаниями на ангелоподобность в конечном итоге подчинится ее воле. Страдание обеих женщин описано с широким использованием музыкальных средств, властно раскрывающих глубины психологии. При этом достигнуты значительные результаты и в плане вокала.

Вокальная часть, впрочем, отличается еще «лирическим» характером итало-французского происхождения, и самые знаменитые арии принадлежат главному герою-тенору. Целое отдает «большой оперой». Вследствие всего этого «Лоэнгрин» имел успех в Италии, начиная с болонской премьеры 1871 года, которой дирижировал Анджело Мариани. Газетные отзывы о премьере весьма положительны и подчеркивают восторг публики, которая, впрочем, некоторые моменты восприняла холодновато, особенно «любовный дуэт, являющийся кульминацией оперы и написанный с блеском, полный необыкновенного, философского смысла. Тем не менее на итальянскую публику впечатления он не производит и, быть может, никогда не произведет, так как, по ее мнению, любовь Эльзы и Лоэнгрина, почти божественная, требует поистине ангельского пения». Это замечание не совсем верно в том, что касается характеристики дуэта, который не может быть назван любовным, поскольку чувство обоих не материализовалось. Вера в себя, которая ведет Эльзу к брачному ложу и дает нам иллюзию преданности, поддерживается целым оркестром духовых, четырнадцатью их партиями: этот переливающийся теплыми красками витраж до предела возвышает брачную церемонию, отмеченную, впрочем, достаточно принужденной искренностью. Оркестр, между тем, остается тем же, что и в предыдущих операх, но отличается большей уверенностью; огромный запас инструментальной энергии укрупняет каждое событие. Поступки героев, лихарадочные и бурные, окрашиваются благодаря оркестру в интенсивный цвет с той примесью неоднозначности, которую Вагнер умеет придавать действию и конфликтам между героями.

Г. Маркези (в переводе Е. Гречаной)

История создания

С легендой о Лоэнгрине Вагнер познакомился в 1841 году, но лишь в 1845 набросал эскиз текста. В следующем году началась работа над музыкой.

Через год опера была закончена в клавире, а в марте 1848 года была готова партитура. Намеченная в Дрездене премьера не состоялась из-за революционных событий. Постановка была осуществлена благодаря усилиям Ф. Листа и под его управлением два года спустя, 28 августа 1850 года в Веймаре. Вагнер увидел свою оперу на сцене лишь через одиннадцать лет после премьеры.

В основу сюжета «Лоэнгрина» положены различные народные сказания, свободно трактованные Вагнером. В приморских странах, у народов, живущих по берегам больших рек, распространены поэтичные легенды о рыцаре, приплывающем в ладье, запряженной лебедем. Он появляется в тот момент, когда девушке или вдове, всеми покинутой и преследуемой, грозит смертельная опасность. Рыцарь освобождает девушку от врагов и женится на ней. Много лет живут они счастливо, но неожиданно возвращается лебедь, и незнакомец исчезает так же таинственно, как и появился. Нередко «лебединые» легенды переплетались со сказаниями о святом Граале. Неведомый рыцарь оказывался тогда сыном Парсифаля — короля Грааля, объединившего вокруг себя героев, которые охраняют таинственное сокровище, дающее им чудесную силу в борьбе со злом и несправедливостью. Иногда легендарные события переносились в определенную историческую эпоху — в царствование Генриха I Птицелова (919—936).

Легенды о Лоэнгрине вдохновляли многих средневековых поэтов, один из них — Вольфрам Эшенбах, которого Вагнер вывел в своем «Тангейзере».

По словам самого Вагнера, христианские мотивы легенды о Лоэнгрине ему были чужды. Композитор видел в ней воплощение извечных человеческих стремлений к счастью и искренней, беззаветной любви. Трагическое одиночество Лоэнгрина напоминало композитору его собственную судьбу — судьбу художника, несущего людям высокие идеалы правды и красоты, но встречающего непонимание, зависть и злобу.

И в других героях сказания Вагнера привлекли живые человеческие черты. Спасенная Лоэнгрином Эльза с ее наивной, простой душой казалась композитору воплощением стихийной силы народного духа. Ей противопоставлена фигура злобной и мстительной Ортруды — олицетворение всего косного, реакционного. В отдельных репликах действующих лиц, в побочных эпизодах оперы ощущается дыхание той эпохи, когда создавался «Лоэнгрин»: в призывах короля к единству, в готовности Лоэнгрина защищать родину и его вере в грядущую победу слышатся отголоски надежд и чаяний передовых людей Германии 1840-х годов. Такая трактовка старинных сказаний типична для Вагнера. Мифы и легенды были для него воплощением глубокой и вечной народной мудрости, в которой композитор искал ответ на волновавшие его вопросы современности.

Музыка

«Лоэнгрин» — одна из наиболее цельных и совершенных опер Вагнера. В ней с большой полнотой раскрыт богатый душевный мир, сложные переживания героев. В опере ярко обрисовано острое, непримиримое столкновение сил добра и правды, воплощенных в образах Лоэнгрина, Эльзы, народа, и темных сил, олицетворяемых мрачными фигурами Фридриха и Ортруды. Музыка оперы отличается редкой поэтичностью, возвышенным одухотворенным лиризмом.

Это проявляется уже в оркестровом вступлении, где в прозрачном звучании скрипок возникает видение прекрасного царства Грааля — страны несбыточной мечты.

В первом акте свободное чередование сольных и хоровых сиен пронизано непрерывно нарастающим драматическим напряжением. Рассказ Эльзы «Помню, как молилась, тяжко скорбя душой» передает хрупкую, чистую натуру мечтательной, восторженной героини. Рыцарственный образ Лоэнгрина раскрывается в торжественно-возвышенном прощании с лебедем «Плыви назад, о лебедь мой». В квинтете с хором запечатлено сосредоточенное раздумье, охватившее присутствующих. Завершается акт большим ансамблем, в радостном ликовании которого тонут гневные реплики Фридриха и Ортруды.

Второй акт насыщен резкими контрастами. Его начало окутано зловещим сумраком, атмосферой злых козней, которой противостоит светлая характеристика Эльзы. Во второй половине акта много яркого солнечного света, движения. Бытовые сцены — пробуждение замка, воинственные хоры рыцарей, торжественное свадебное шествие — служат красочным фоном драматического столкновения Эльзы и Ортруды. Небольшое ариозо Эльзы «О ветер легкокрылый» согрето радостной надеждой, трепетным ожиданием счастья. Последующий диалог подчеркивает несходство героинь: обращение Ортруды к языческим богам имеет страстный, патетический характер, речь Эльзы пронизана сердечностью и душевной теплотой. Развернутая ансамблевая сцена спора Ортруды и Эльзы у собора — злобные наветы Ортруды и горячая, взволнованная речь Эльзы — впечатляет динамичными сменами настроений. Большое нарастание приводит к мощному квинтету с хором.

В третьем акте две картины. Первая целиком посвящена психологической драме Эльзы и Лоэнгрина. В центре ее любовный дуэт. Во второй большое место занимают массовые сцены. Блестящий оркестровый антракт вводит в оживленную обстановку свадебного пира с воинственными кликами, звоном оружия и простодушными напевами. Ликованием полон свадебный хор «Радостный день». Диалог Лоэнгрина и Эльзы «Чудным огнем пылает сердце нежно» принадлежит к числу лучших эпизодов оперы; широкие гибкие лирические мелодии с поразительной глубиной передают смену чувств — от упоения счастьем к столкновению и катастрофе.

Вторая картина открывается красочным оркестровым интермеццо, построенным на перекличке труб. В рассказе Лоэнгрина «В краю чужом, в далеком в горном царстве» прозрачная мелодия рисует величественный светлый образ посланца Грааля. Эта характеристика дополняется драматичным прощанием «О лебедь мой» и скорбным, порывистым обращением к Эльзе.