2. Новгородские

Новгородские былины не разрабатывали воинской тематики. Они выразили иное: купеческий идеал богатства и роскоши, дух смелых путешествий, предприимчивость, размашистую удаль, отвагу.

Чисто новгородским богатырем являет Василий Буслаев. Ему посвящены две былины: «Про Василия Буслаева» и «Поездка Василия Буслаева».

Иной тип новгородского героя – Садко. О нем известно три сюжета: чудесное обретение богатства, спор с Новгородом и пребывание на дне у морского царя.

В. Миллер отнес к новгородским – по ряду бытовых и географических признаков – былину «Вольга и Микула». Областная ориентация этого произведения сказалась в том, что новгородец Микула изображен более сильным, чем племянник киевского князя Вольга со своей дружиной.

Былины имеют свой особый художественный мир. Поэтический язык былин подчинен задаче изображения грандиозного и значительного. Композиционную основу многих сюжетов составляет антитеза: герой резко противопоставляется своему противнику. Другим главным приемом изображения подвига героя и вообще эпических положений, как и в сказках, является утроение. Былинные сюжеты имеют зачин, завязку действия, его развитие, кульминацию и развязку. В зачинах указывается, откуда выезжает богатырь, место действия, или рассказывается о рождении героя, об обретении им силы. Завязка былинного сюжета часто происходит на княжеском пиру. Былины киевского цикла иногда начинались сразу с завязки – с княжеского пира. подобно сказкам, сюжеты былин имелы свое художественное обрамление: запевы и исходы.

Традиция эпического сказительства выработала формулы привычного изображения, так называемые общие места. т.е существует характерное описание пира, похвальбы на пиру итд.

Билет 28. поэтика былинного эпоса. Понятие эпической формулы.

ПОЭТИКА Б. (СТИЛЬ, КОМПОЗИЦИЯ, ЗВУКОПИСЬ, СТИХОСЛОЖЕНИЕ).В своем историческом развитии Б. претерпели изменения не только в своем содержании, но и в своей художественной форме. В какой мере крестьянский период жизни Б. сохранил их старинную форму, говорить можно лишь относительно. Выработанные в течение веков композиционные и стилистические приемы создали традиционность Б. поэтики. Сказитель, обладая запасом таких традиционных формул и комбинируя их, получает возможность варьировать Б., то уменьшая, то увеличивая ее, однако не нарушая нисколько самого Б. сюжета.

Поэтические приемы эпоса вместе с тем являются часто и приемами мнемоническими, облегчающими запоминание и воспроизведение Б. текста. Выдержанный эпический стиль Б. отличается 10медлительностью и спокойствием. Былинный эпос любит медленное развертывание действий, часто прибегает к различным видам повторений, с большой обстоятельностью описывает отдельные детали и нисколько не боится утомить сравнительным однообразием своего стиля.

знаменитый запев — «Высота ли высота поднебесная, Глубина-глубина океан море, Широко раздолье по всей земле, Глубоки омуты Днепровские»; запев о турицах, увидевших на киевской стене городской плачущую девицу, предчувствующую невзгоду над Киевом; зачин о Скимене-звере или зачины с призывом слушать былину: «Послушайте, вы, люди добрые, Я ли вам да старину скажу, Старину скажу да стародавнюю»; или «Кто бы нам сказал про старое, про старое, про бывалое, про того Илью Муромца» и др.

Следующие за запевами или прямо начинающие собой былины зачины могут быть разделены на несколько типов.

Большое количество зачинов может быть отнесено к числу географических, т. е. обозначающих место действия или отвечающих на вопросы, куда и откуда приехал былинный герой. Иногда это место действия обозначено в общих чертах — «из-за моря», «поле чистое», «горы», «крест леванидов», большею же частью дается конкретное географическое обозначение (напр: «Из Волынеца города, Из Галича, Из той Волынь-земли богатыя,. Сюда же нужно отнести и зачины о непроезжей дороге, о заставе 11богатырской и др.

Значительно реже зачины хронологические, обозначающие время действия (ср. «Как доселева Рязань слободой слыла, А как нонече Рязань славен город стал» и пр.).

Запевы и зачины впрочем необязательны. Иногда Б. переносят нас прямо in medias res их действия,. Б.

заключения, концовки реже зачинов, но и они характерны: «Синему морю на тишину, Всем добрым же людям на послушанье», «А по тыих мест старинка и покончилась», «То старина, то и де́янье». Или величание хозяина, или пение славы: «Только тому Соловнику славы поют, а Ильина-то слава не минуется».

В полном согласии с традиционностью зачинов, типических формул и концовок — также и другие стилистические и композиционные приемы былин. Сюда относится наличие всевозможного рода повторений. Былинная поэтика не стесняется буквальным или почти буквальным повторением часто значительных по своему размеру целых эпизодов. Например приказание князя послу с буквальной точностью повторяется при изложении послом этого приказания иноземному царю. Особенно излюблены троекратные повторения эпизодов, правда, с некоторой тенденцией «наращения». Этот же принцип повторений дает себя ясно чувствовать в словесном стиле былин. Таковы простые повторения слов («Чудным, чудным, чудно», «дивным дивно», «из лесу было лесу темного»), повторения предлогов, повторения одного и того же слова в двух или нескольких следующих друг за другом стихах. Сюда же относится и повышение числа в каждом новом стихе: «Там повыправь дани, выходы, За двенадцать год да за тринадцать лет, За тринадцать лет да с половиною».

К отстоявшимся традиционным приемам былинного стиля относятся также так наз. постоянные эпитеты, прилагаемые к различным предметам: белый (березка, грудь, день, кречет, лебедь, горностай, рука, свет, снег, шатер, гридня, стол, светлица, ворота и др.), красный (солнце, золото), серый (волк, гусь, селезень), широкий (двор, степь, дорога, доля, раздолье), богатырский (голос, конь, лошадь, сила, сон, добыча). Многие из этих эпитетов дают представление об эстетических вкусах и пристрастиях русских былин. Большинство постоянных эпитетов применяется лишь к одному-двум словам: поле чистое, море синее, мелкий жемчуг, облако ходячее, гости богатые, тугой лук и др.

12

В русском былинном эпосе довольно часты сравнения. Таковы напр.: «Опять день за днем будто дождь дождит, неделя за неделей, как трава растет, А год за годом, как река бежит»; или в былине об Идолище: «Глазища будто чашища, ручища будто грабища». Еще больше уподоблений (Владимир — красно солнышко, брови — черна соболя). Нередки в былинах также параллелизмы, особенно отрицательные (напр. «Не ясен сокол тут вылетывал, Не черной ворон тут выпархивал, Выезжает тут злой татарченок»).

Традиционность былинного стиля повлекла за собой в некоторых случаях нечувствительность к смыслу тех или других выражений, слов и оборотов. Сюда нужно например отнести «окаменелые» эпитеты, т. е. такие эпитеты, какие, употребляясь по привычке, иногда оказываются в былинах не к месту (напр. кн. Владимир называется ласковым даже тогда, когда по действию былины он наоборот весьма неласков; царь Калин своего же подчиненного татарина называет «поганым», а татарин, передавая грозное приказание кн. Владимиру от имени своего повелителя, называет последнего «собака Калин царь»).

В течение многих столетий выработались своеобразные приемы, характерные для поэтики былины, а также способ их исполнения. В древности, как полагают, сказители подыгрывали себе на гуслях, позже былины исполнялись речитативом. Для былин характерен особый чисто-тонический былинный стих (в основе которого лежит соизмеримость строк по количеству ударений, чем и достигается ритмическое единообразие). Хотя сказители использовали при исполнении былин всего несколько мелодий, они обогащали пение разнообразием интонаций, а также меняли тембр голоса.

Для языка былин характерны гиперболы, при помощи которых сказитель подчеркивает черты характера или наружности персонажей, достойные особого упоминания. Определяет отношение слушателя к былине и другой прием – эпитет (могучий, святорусский, славный богатырь и поганый, злой враг), причем часто встречаются устойчивые эпитеты (буйна голова, кровь горячая, ноги резвые, слезы горючие). Сходную роль выполняют и суффиксы: все, что касается богатырей, упоминалось в формах уменьшительно-ласкательных (шапочка, головушка, думушка, Алешенька, Васенька Буслаевич, Добрынюшка и т.д.), зато отрицательные персонажи именовались Угрюмищем, Игнатьищем, царищем Батуищем, Угарищем поганым. Немалое место занимают ассонансы (повторение гласных звуков) и аллитерация (повторение согласных звуков), дополнительные организующие элементы стиха.

Былины, как правило, трехчастны: запев (обычно не связанный напрямую с содержанием), функция которого состоит в подготовке к прослушиванию песни; зачин (в его пределах разворачивается действие); концовка.

Следует отметить, что те или иные художественные приемы, использованные в былине, определяются ее тематикой (так, для богатырских былин характерна антитеза).

Взгляд сказителя никогда не обращается к прошлому или будущему, но следует за героем от события к событию, хотя расстояние между ними может варьироваться от нескольких дней до нескольких лет.

Внешними приемами Б. композиции являются отстоявшиеся в эпической традиции вступления («запевы», «зачины») и концовки, а также «общие места» Б., т. е. типические традиционные формулы,описывающие излюбленные для Б. сюжетов положения Б. героев или Б. обстановку (таковы напр. типические описательные формулы поклонов богатыря при входе в терем, просьбы благословения у матери, седлания богатырского коня, сватовства богатырей, посольства и т. п.). Сами былины отличают иногда разницу между «запевом» или «прибауткой» и следующим за ним «зачином». Запевы не имеют прямой связи с содержанием Б. — они лишь служат как бы увертюрой к Б., прелюдией, их цель привлечь внимание слушателей, настроить их и самого исполнителя на соответствующий данному былинному сюжету общий тон и лад.

Мотив- набор эпизодов, кот составляет массу основных текстов. Некое семантическое ядро. Веселовский: мотив не разлагается. Мотив привязан к сюжетной организации.

Формула (лорд)- группа слов, регулярно используемая в одних и тех же условиях для выражения основной мысли.

Билет 29. малые эпические жанры: историческая песня, духовный стих, старая баллада. Соотношение эпического и лирического начал в этих жанрах.

Исторические песни(русские), жанр фольклора, возникший в период борьбы с татарским игом («Песня о Щелкане» и др.) и ставший основным историческим жанром в 16 в. Первый крупный циклИсторические песнирисует события 2-й половины 16 в. («Взятие Казани», «Кострюк», «Гнев Грозного на сына» и др.). Тема защиты Родины преобладает в песнях начала и середины 17 в. Тема казацкихИсторические песни- защита южных границ от турок и татар («Взятие Азова», «Оплошность казаков», «Азовский пленник» и др.). Многочисленные песни рисуют эпизоды восстания Степана Разина.   ВИсторические песни17-18 вв. нашли отклик события Северной войны, стрелецкий бунт, восстание КондратияБулавина; в ряде песен изображен ПетрI. С начала 18 в. основными создателями и хранителями военныхИсторические песнистановятся солдаты. В песнях 18-19 вв. усиливается социальная проблематика, ярче выступает классовый антагонизм (например, в песне «Судил граф Панин вора Пугачева»). Создаются резко обличительные песни об А. А.Аракчеевеи других царских сановниках. Крупный цикл патриотическихИсторические песнипосвящен Отечественной войне 1812. ПозжеИсторические песнимельчают, утрачивают прежнее значение; дольше сохранялись они на севере, у казаков и в Среднем Поволжье.   Главные черты поэтики и манеры исполненияИсторические песни- лаконизм, драматизм, простота языка.

Циклы ист.песен:

13 век. Рязанский цикл.

16 век. Цикл песен об Иване Грозном

17 век. Цикл песен о смутном времени

О Степане разине

18 век. Цикл песен о петровском времени.

19 век. Цикл персен об отечественной войне 1812года

Путилов. Русский историко- песенный фольклор.

далеко не все области политической жизни 16 века получили отражение в песнях. У исторической песни есть своя сфера действительности. Нет оснований рассматривать историческую песню как энциклопедию русской истории.

Ист.песня всегда событийна по своему содержанию, и событие, которое развивается в рамках сюжета, всегдаполучает характер политического. Но содержанием исторических песен нередко оказываются такие события, которых в реальной истории и быть не моглото же можно сказать о песенных героях: некоторыесоотносятся с историческими прототипами, некоторые- нет. Т.е история действительная и песенная не совпадают. Ист песни отражают движение истории, как оно осознается народным творчеством.

Предметом ист.песни является современная история, а не более или менее далекое прошлое. Главный источник народной поэзии- действительность, познаваемая и преобразуемая народом. В песнях происходит смещение подлинных масштабов происходившего.

Историческая песня и былина- разные жанры по характеру историзма, по сущности своего художественного единства.

Баллада.Лиро-эпическая песня.

Три исторических типа этого жанра: мифологическая(их тематика восходит к глубокой древности), классическая(тема семьи, любовная тема), новая(возникла в 19 веке. Поэтические обработки фольклорных произведений)

Особенность баллад- стремительность развития сюжета. Иногда она целиком состоит из диалога. Герой неотделим от сюжета. В варианте меняется его имя, возраст, но сохраняется сюжетная роль. Типическое в его изображении преобладает над индивидуальным. Смерть героя эстетически воспринималась как обличение зла, утверждение моральных норм..

Путилов. Русский историко- песенный фольклор.

Баллада. Эпическая или лиро- эпическая песня с драматическим сюжетом. Сфера баллады- семейная и частная жизнь людей. Она сильнее связана с общественно-социальными конфликтами. Особенность: глобальные проблемы осмысляются через частные, личные судьбы.. герои- безымянные персонажи, не являющиеся деятелями истории. Возможны случаи перехода баллады в историческую песню и наоборот

Духовные стихи.

Г.П. Федотов называл духовные стихи песнями (чаще всего эпическими), на религиозные сюжеты, которые обычно исполнялись бродячими певцами (преимущественно слепцами) на ярмарках., площадях, у ворот монастырских целей. Как область духовной культуры, лежащая между письменной церковной традицией и фольклором, русские духовные стихи претерпели на протяжении своего развития существенные изменения - в отношении принципов стихосложения (тонические, эпического склада стихи; затем сложенные в силлабическом размере, - рифмованный стих был занесен на Московскую Русь в ХVII в.; наиболее поздний пласт - стихи силлабо-тонические). Об относительно, древности или новизне стиха, разумеется, свидетельствуют и его музыкальные особенности. Так, близкий к былине стих "Восточная держава" о древнерусских князьях-мучениках; Борисе и Глебе очень далек по своим интонациям от имеющего чуть ли не ритм плясовой песни позднего стиха "Потоп страшен умножался".

Исполнителей духовных стихов Федотов называл посредниками между церковью и народом. Образы, которые мы встречаем в стихах , показывают нам, как в народном поэтической сознании преломлялось церковное предание, что было для него в этом предании наиболее близким. Для народа стихи были школой веры, школой нравственности и вместе с тем школой религиозной культуры. Современному человеку, нередко страдающему от болезненного разрыва между мировоззрением, образом жизни и пристрастиями в области культуры есть смысл изредка обращаться к этому источнику народной мудрости и поэзии, чтобы хотя бы сделать шаг на пути обретения внутренней цельности

Духовные стихи нельзя без оговорок назвать частью русского фольклора; хотя они и питаются его поэтической образностью, но сюжеты их восходят к памятникам книжности - церковной и околоцерковной (апокрифы). Передавались от поколения к поколению духовные стихи также двумя способами - устно и письменно, в стиховниках.   2 Сюжеты и исполнители.            Бродячие певцы, странники, "калики перехожие" не могли быть единственными исполнителями духовных стихов: они пели то, что жило непрерывной жизнью в самом народе. И здесь огромную роль сыграло старообрядчество, которое, с одной стороны, сохранило древнейший пласт стихов, восходящих к темам и образам Ветхого Завета ("Плач Адама", "Плач Иосифа Прекрасного", стихи о святых - об Алексии человеке, Божием, о Егории Храбром и т.д.), и, с другой, стало творцом новых тем и образов в этом жанре народной поэзии. Говоря в этой связи о старообрядцах, Ф.М. Селиванов справедливо утверждает, что вместе с ними "возникло иное по сравнению с более ранним и официально существующим состояние христианской культуры". Она, становилась собственно народной в о т л и ч и е от официальной христианской культуры, которая в целом народной не стала. В ХV-м столетии, когда из среды старообрядцев сложилось представление о воцарении духовного антихриста, встали возникать стихи, отличающиеся выраженным эсхатологическим характером, в них отразилось ожидание конца мира и призыв к уходу из него. Таков духовный стих "Рабы вы, мои, рабыни", написанный у старообрядцев-поморцев в Верхокамье, то есть в верховьях Камы в Пермской области. Подобные духовные стихи, разумеется, тесно связаны со стихами покаянными, и наиболее распространенным сюжетом здесь, очевидно, был сюжет о расставании души с телом /"Уж вы голуби", или "Два-то голубя"/, записанный в самых разных уголках России, конечно, и в разных текстовых и музыкальных вариантах. Г.П. Федотов писал, что тема Страшного суда образует один из самых мощных центров притяжения; в народной поэзии. Диалог тела с душой (что, кстати, имеет определенные аналогии в церковной книжности), обращения к грешной душе, не захотевшей или опоздавшей покаяться звучат в стихах о смерти и покаянии. Таков духовный стих "Как на вольном свету душа царствовала". О, том, как развивался духовный стих в.музыкальном отношении, может свидетельствовать сравнение двух стихов на один сюжет, записанных, с одной стороны, у пермских поморцев "и, с другой, у беспоповцев в Курганской области. Это духовный стих "Человек живет, как трава растет"ь-(или "цветет"), в первом случае унисонный, в другом - более поздний, двухголосный. У поморцев Верхокамья, где община делилась на мирских и "соборных", то есть аз жизни подразумевал максимальный уход от светских полечений и пристрастий и заботу о спасении души, стихи были единственным жанром музыкальным, использование которого допускалось во внебогослужебное время. Некоторые стихи можно было петь только до или после отпевания покойника. Это касается упомянутых двух покаянных стихов.      Нередко .два духовных стиха на одну тему, но возникшие в различных традициях в разное время, отличаются друг от друга, не только в музыкальном, но и в образном и содержательном отношении.      В качестве примера приведем стих об Иоасафе Царевиче,.книжной основой для которого послужила переводная Повесть о Варлааме и Иоасафе., бытовавшая в Древней Руси и рассказывающая .о том, как юный царевич, под влиянием старца-пустынника оставил "царский.дом " славу, и богатство и отправился в пустыню ради спасения души. Первый из стихов записан от старообрядцев-некрасовцев, одной из ветвей приемлющего священство старообрядчество, имеющего сложную судьбу покинули российские пределы после поражения крестьянской войны под предводителством Кондратия Булавина, в 1708 г., жили на Кубани, в Добрудже, затем, с конца 18 в., в Турции и в течение 20 столетия постепенно, вплоть до 60-х годов, возвращались на Родину. В этом стихе прежде всего очерчивается эсхатологическая перспектива /событие в жизни царевича соотносится с близким концом мира/, а пример царевича привлекает к нему слуг, возгоревшихся желанием разделить с ним eго подвиг. Другой стих, записанный в общине старообрядцев-федосеевцев в Нижегородской области /ТОНЕИНСКИЙ район/ - это раскрытие характерного для древнерусской литературы образа Христа как. драгоценного камня и приобретающего его «премудрого купца», то есть человека, посвятившего свою жизнь служению Богу. В форме диалога между Варлаамом и Иоасафом в стихе ведется разговор об истинных ценностях - ценностях духовных.       Популярный в старообрядческой среде духовный стих об Иосифе Прекрасном /чтобы спеть его до конца, потребовалось, наверно, не менее часа в текстовом отношении одинаков как у староверов-федосеевцев в Тонкино, так и у старообрядцев Верхокамья. Последние, однако, сохранили более древний напев в Пермской обл.      Сами имполнители нередко отмечали различие между старинными стихами и новыми, рифмованнными, говоря, что первые были "протяжней, вежливее", а новые, которые распространял в тех краях Феофан Румянцев в начале XX века, доставлявший сюда печатные стиховники московских старообрядческих типографий. К стихам такого типа, но записанным в Нижегородской области,, относится стих "Слезы ливше о Сионе", своего рода плач об якобы утрате веры и плачевном состоянии Церкви /"Вижу много блеску, славы и наружной красоты, а посмотришь на уставы - все фальшивые цветы"./      Некими исследователями подмечено, что в русской традиции отсутствуют стихи о воскресении Христовом. Стихи же, посвященные страстят Христовым , преимущественно позднего происхождения и возможно поются как старообрядцами, так и православным народом повсюду в России.      В одном из таких стихов встречаем довольно устойчивый образ, связанный с гробом Христа, покоящемся в одной церкви вместе с гробами Богородицы и Иоанна Крестителя. "Как объяснить эту столь дорогую, очевидно, для народа апокрифическую черту, идущую вразрез с основным догматом христианства?", - писал Г.П. Федотов, "упоминая об этом разряде духовных стихов. С его точки зрения, "народ более дорожит осязательной материальной святыней, телом Христа на земле, чем Воскресением /Вознесением/ его. Тело Христово , его мощи - вещественный залог освящения мира. Один из таких стихов повествует о том, как Святая Дева ходила по земле в поисках распятого (Сына и о том, как на этом месте, из выросших там деревьев срубили церковь, где и находились три упомянутых гроба. Этот стих записан нами в селе Пчелиновка Воронежской области, селе хорошо известном фольклористам богатством своих певческих традиций. Разумеется, народ, слагавший духовные стихи, далеко не всегда ограничивал себя рамками того образа Христа и Богородицы, который присутствует в Евангелиях. Христу в стихах присущи порой столь откровенные выражения чувств, о которых в церковном предании и писании не может быть и речи. Это касается, в частности, духовного стиха, в мелодическом отношении весьма напоминающем позднюю лирическую песню и записанного фольклористами "в селе Бородиновка, в Челябинской области. Христос здесь "кричит своей Матери, чтобы она помолилась Богу и попросила Его об избавлении Его от страсти-ужаса".      Хотя тема Страшного Суда, грозного Судьи (к которому,по стиху "Два-то голуби идет грешная душа), является одной из главных в этой области народной поэзии» в стихах нередко появляется и Бог милующий, помогающий людям утвердиться на праведном пути. По рукосписным сборникам и устным записям известны стихи о черноризце, потерявшем, златую книгу и уронившем ключи от церкви. Один из его вариантов записан у старообрядцев - поморцев в курганской области. Господь посылает здесь на помощь иноку, сбившемуся с духовного пути, двух ангелов-хранителей» Очевидно, более поздним по происхождению является записанный там же стих о черноризце "Под зеленой, под кудрявой", близкий к лирической песне.      Стилистическая пестрота духовных стихов поражает воображение. Здесь, как мы говорили, стоят рядом, эпические песни и поздние куплетные сочинения, нередко в духе жестоких романсов. Но, будучи с одинаковой любовью исполняемы народом, они были объединены своей назидательной функцией, условиями исполнения (в постные дни как замена песен/ и манерой исполнения (определенный способ звукоизвлечения). Нардная вера отразившаяся в духовных стихах, может быть по ним изучена, как это было отчасти сделано Г.П. Федотовым, во всем многообразии ее проявлений , в том числе и в соответствии с основными разделами христианского богословия (христология, космология, антропология, экклесиология, эсхатология и т.д.). Как отметила одна из крупнейших специалистов в области собирание и изучения духовного стиха С.Е.Никитина, этот удивительный феномен народной поэзии: «еще не исчерпал свои возможные темы и не сказал свое последнее слово»

Эпос- рассказ о событии т.е есть сюжет. Главное- событие. Объективность.

Лирика- поэт говорит от себя. Главное- настроение. Субъективность.

Лиро-эпический жанр- присутствует фигура автора

Духовные стихи- песни чаще всего эпические, но и лирическими могут быть. Баллада-лиро-эпическая песня. Ист.песня- эпическая, лиро-эпическая и лирическая.

Билет 30. фольклорная необрядовая лирика. Особенности поэтики. Постоянный эпитет, метафора, парралелизм. Формульность песенной лирики.

Лирика- поэтический род устного художественного творчества. В народной лирике слово и мелодия неразделимы. Главное назначение лирических песен- раскрывать мироощущение народа путем непосредственного выражения чувств, мыслей, впечатлений, настроений.

Необрядовая лирика не привязана к обряду, в отличие от свадебной и т.д

У народной лирики нет авторов: это обобщенная подача чувств и эмоций. Она применима к чувствам любого человека.

Собирательством лирических песен занимались:

Киреевский, Шеин, Рыбников, Соболевский

Максимов, Якушкин, Васнецов

Классификация представляет сложность.

По форме исполнения они бывают: долгие протяжные и короткие частые. Игровые и плясовые. Но одна песня могла быть исполнена по-разному. Делили по настроению,но это слишком обобщенная классификация.

Кроме музыко-ритмического деления, можно разделять по функциям:

Лирические (исповедальные, песни для роздыха (игровые, плясовые и кадрильные), поцелуйные.

Существуют «мертвые песни», они хранятся в памяти, но как их исполнять, неизвестно.

тематическое деление по социальной принадлежности предложил Соболевский

1.Есть девичья- юношеская(любовная)

2.мужская- женская(семейно- бытовая)

3. рекрутские и солдатские

4.разбойничье

5. антикрепостнические

Колпакова предложила жанровое деление:

Песни заклинания, песни игровые, песни величальные и песни лирические.

Композиция лирических песен.

Монолог

Диалог(но чистого диалога очень мало)

Повествовательные или описательные(вводная часть, а дальше диалог или монолог)

Особенности поэтики:

Аналогия между природным миром и внутренним миром человека(для всех типов) об этом писал Веселовский- «психологический параллелизм» еще одна разновидность параллелизма- отрицательный(чужая жена- лебедушка… своя- полынь…)

Цепочки- ступенчатая композиция, Антитеза, Зачин- он задает тон, вводит в курс дела, Концовки, Анафора,

Тавтология, повторы. Значимы для смысла песни. (например невеста отказывает нескольким женихам) также повторы отдельных слов- лексические повторы. Усиливали худ. Воздействие песни.

Сравнения,

Метафоры. особо значим прием развернутой метафоры.

Гиперболы,

Эпитеты. Постоянные эпитеты. Они поэтически типизировали природу, быт, образ человека.

Уменьшит- ласкат суффиксы, Преобладание глагольных форм.

Логические нарушения привычны для лирических песен:

1.Временная несвязность эпизодов текста(разлучает нас неволя…. Много писем посылала….) временные показатели перепутаны.

2.пространственные нарушения(сад посреди леса)

Связь лирического текста на уровне переживаний, поэтому не очень важно.

Разные лирические субъекты дают разную оценку ситуации в лирич песне, но т.к объекты едины, они сливаются. (что чужая жена- лебедушка белая, а своя-то жена- полынь горька трава… и тут же: никто травку не сорвет, никто девицу не любит, никто замуж не берет)

Конец 20 века. Мальцев, анализируя тексты, пришел к выводу, что природа лир песен представляет собой набор поэтических формул.

"типические слова, постоянный эпитет, метрически обусловленная группа слов, типический образ, стереотипная ситуация" [Мальцев 1989, 26

Признаки формул: стереотипность, устойчивость и повторяемость. Формула- стабилизирующий фактор. Большую роль играют не внешние, а внутренние связи. Цепочное соединение относится к внешнему.

Формула- форма овнешвления СВОЕГО состояния, ибо слушателей лирической песни обычно не бывает.

Мотивы- сюжетный уровень, а формулы- композиционный(описание персонажа, время, место, атрибуты и т.д) формула- знак состояния исполнителя. (черный ворон- мужская угроза, серая кукушка- женская, один, склонившись над водой- печаль, тогда как несколько человек- уже иное состояние) важно умение говорить о своих чувствах сложным языком, поэтому формула дает эстетический простор

Некоторая тема в словесном режиме, которая может быть дана в максимально развернутом и свернутом виде. Развертка\свертка этих формул ничего не меняет.

Выйти на берег.. не действие, а психологическое состояние.

Фольклорная формула: единица текста. В плане содержания она имеет некий традиционный смысл. Она оказывается звеном, связывающим традиционную реальность и текст. Традиционная реальность- та, которую носители традиции считают достоверной. Формулы нанизывают одно состояние на другое, удерживая его.

Билет 31. частушка:тематика, поэтика, функции. Проблема происхождения жанра.

Такой раз-мер, действительно, очень распространен в русской народной

песенной традиции, он оформляет песни лирические (Как во

нашей во деревне, во веселой слободе, // Жил мальцишко лет

в семнадцать, неженатый, холостой…), плясовые (Пришли

девять ухажеров, начинают все гулять // Первой милой при-глашаёт, а второй перебивать…), и даже духовные стихи

(Я родился в граде Риме, в нем я быстро возрастал, // И отец

мой Ефимьяний меня нежно воспитал)

1

Частушки- короткие рифмованные лирические песенки, которые создавались и исполнялись как живой отклик на разные жизненные явления, выражая ясную положительную и отрицательную оценку. Во многих частушках присутствует шутка и ирония.

Частушки — язык общения молодежи, позволяющий ее представителям оказывать влияние на общественное мнение.

Адоньева. Прагматика частушки \\ прагматика фольклора.

второй части исследования посвящена прагматике частушки. Описание бытования частушки в Белозерской традиции второй половины ХХ века построено на анализе характеристик тех социальных пространств, в рамках которых осуществляются частушечные акции, а также тех «коммуникативных коридоров», которые определяют такие акции динамически.

Частушка — обязательная часть молодежных праздничных собраний вплоть до восьмидесятых годов: гуляний (в летнее время) и посиделок-бесед (в зимнее время). В рассматриваемой нами традиции частушка — основная форма публичной речи этой половозрастной группы. И девки, и парни поют частушки во время хождения по деревне, девушки прогуливаются небольшими группами, парни — шатиями. Частушки парней отличаются от частушек девичьих. Время от времени группы гуляющих вдоль деревни парней и девушек останавливаются, собираются в кружок около гармониста, и тогда начинается пляска. Во время пляски «русского» частушка возглашается особым образом. Пляшущие выбивают каблуками дробь — дробушки, мужчины выделывают коленца, но, в какой-то момент один из участников пляски останавливается и пропевает частушку. Участники пляски обмениваются частушечными репликами, никогда не перебивая друг друга. Этот процесс регулируется тактами гармошки, с одной стороны, и остановками в пляске — с другой. Остановившийся обозначает этим действием то, что он «взял слово», что следующая реплика — его. Это правило действует очень жестко: даже в том случае, если частушка оскорбительна для одного из участников пляски (например, если девушка поет о своей «супостатке») перебить возглашающего невозможно, можно только ответить — «отпеть». Умение «отпеться» высоко оценивается сообществом. Частушка оценивается самими носителями традиции как речевое действие: «она его выпоет — он ее отпоет».

Предмет частушечных сообщений — оглашение распределения отношений между членами молодежного сообщества. Частушки, исполняя которые, парни и девушки сообщают о том, что они думают и чувствуют, имеют особое определение — примерные. Посредством таких примерных песен исполнители обнаруживают публично то, что в повседневной норме социального поведения скрывается. Частушечная речь служит каналом, посредством которого может быть публично передано сообщение, невозможное для передачи никакими иными способами.

Если примерность — характеристика содержания частушки, то состязательность — одна из форм ее использования. Призом в частушечном состязании служит репутация. Так, девушку, которая хорошо поет частушки, называли славутницей/слабутницей. Состязательность характеризует и частушку парней. Наряду с частушечным межперсональным диалогом, частушка парней может исполняться от лица группы — шатии, артели.

Экспликация конфликтов в виде праздничного частушечного состязания позволяет предполагать, что такой конфликт — весьма специфической природы. Он не является деструктивным для социума. Он нормативен. Такой конфликт следует определить как-то иначе: как состязание или как агон. Нормативна драка парней как кульминация деревенского праздника, нормативна частушечная перебранка девушек-соперниц во время праздничной пляски. О его нормативности свидетельствует и наличие конвенциональной речевой формы — частушки, оформляющей и легализующей конфликты такого рода. Частушечный жанр в молодежном сообществе включен в сценарий презентации группового и межличностного конфликта-агона. Частушка используется в качестве конвенциональной речевой формы для состязания, составляющего основной принцип публичного поведения крестьянской молодежи. Эта форма связана с понятием «славы»-репутации. Частушка, таким образом, репрезентирует конкурентные отношения между отдельными персонами и группами внутри деревенской молодежи. Состязаясь, исполнители частушки стыдят «супостатов» и создают славу себе. Создание и ратификация репутаций — одна из социальных функций частушки, таков вывод, который мы можем сделать на основе анализа бытования частушки в молодежной группе.

Мысли и чувства, связанные с личной сферой отношений, возглашаются публично — на улице и в присутствии «компании». В таком возглашении присутствует значительный элемент театральности. Для провозглашения текста о своих чувствах исполнителю нужен не только адресат — предмет чувств, но и публика. Сама частушечная форма создает нечто вроде кавычек, в которые размещает исполнитель свое высказывание. Такие кавычки позволяют говорящему разделить ответственность за свое высказывание с обществом/традицией, а обществу, тем не менее, отнести такое высказывание к личной сфере исполнителя. Публичность частушки позволяет ее исполнителю обеспечить выравнивание между собственной «славой» — тем, что «думает» о нем сообщество, и «персоной» — тем, в каком качестве он сам предлагает себя этому сообществу. Поэтому, какие бы свои действия или намерения человек ни оглашал в частушке и кто бы ни был формальным адресатом такого высказывания — друг, враг или возлюбленная, частушечный коммуникативный акт имеет в качестве адресата значительно большее количество лиц, чем это может быть представлено в частушечном тексте.

Одна из главных тем частушечного диалога — ролевое распределение внутри молодежного сообщества. Текущее распределение позиций в группе «публикуется» в примерных песнях. Сводка новостей подобного рода принимается к сведению общественностью (как молодежной, так и старшими, поскольку публичные события гулянки непременно обсуждаются с домашними) и корректируется от собрания к собранию. Сам же набор ролей достаточно стабилен. К ролевым определениям относится лексема «супостат»/ «супостатка»: изменивший парень — для девушки и соперник — для парня. Определение «супостат»/ «супостатка», так же как и другие ролевые определения: миленок/милка, ягодинка, дроля, залетка — принадлежат общему словарю частушки. Они всегда маркируют не лицо собственно, а характер отношений между говорящим и тем, к кому относится частушечное определение. Конвенциональный характер частушечной речи проявляется, в частности, и в том, что лексика, описывающая набор позиций в молодежной среде, принадлежит частушечному регистру по преимуществу. В спонтанной речи она употребляется редко и обычно как стилистически маркированное определение, требующее комментария. Определение ролей при описании отношений между девушками и парнями в спонтанной диалогической речи заимствуется из частушечного словаря.

Сообщество, наиболее активно использующее частушечный жанр — деревенская молодежь. Эта конвенциональная форма публичного высказывания активно осваивается и используется именно носителями данного габитуса — парнями и девушками. Во время пляски старших — мужиков и баб — частушка представляет собой высказывание со ссылкой на вполне определенный контекст, не языковой, но поведенческий. Этот контекст — молодежное собрание и весь комплекс отношений, который определяет поведение его участников. Петь частушки и плясать для старших — молодиться, представлять себя в прошлой возрастной роли. Такое условное поведение предполагает особый игровой, комический эффект. Смеховая функция частушки в значительной степени определена несоответствием статуса поющего и частушечной темы. Для молодого человека частушка, напротив, представляет собой один из значимых навыков публичного поведения, связанный с его ролью и положением в своей группе. Исполнение частушки — одна из редких возможностей для публичного высказывания парней и девушек. Место оратора, в соответствие с конвенциями публичной речи в деревне, отведено старшим. Молодежи «выступать» (привлекать к себе общее внимание) — стыдно. Социальной площадкой, специально предназначенной для частушечного взаимодействия, служат праздничные собрания этого сообщества. Таковы рамки статического контекста частушки, определяющие исходную — ритуализованную — форму ее бытования.

Описание бытования частушки в среде белозерской молодежи позволяет сделать вывод, к которому приходили исследователи частушки ранее — в ней сообщают новости. Сам частушечный текст может не быть новостью: как было отмечено, примерной может быть частушка как сочиненная, так и известная, но исполненная к случаю. Записи частушек позволяют заметить ее исключительную пространственную мобильность: одни и те же тексты фиксируются на очень отдаленных друг от друга территориях. Тексты частушек могут быть достаточно устойчивыми, несмотря на всеми отмечаемую их «сиюминутность». Это позволило предположить, что новостью является не сам текст, но акт приписывания некоего текста некоему конкретному факту: сотворение некоего социального факта — новости (события) — посредством верификации определенного текста. К процедурам такого рода следует отнести рекрутскую частушку — один из наиболее устойчивых пластов частушечного фольклора Белозерья. Сами тексты не новы, они хранятся в пассивном знании сообщества, о чем свидетельствует их многократная фиксация в нашей коллекции. Новостью является исполнение частушки тем парнем, который стал призывником. Публичное исполнение рекрутской частушки ограничено вполне определенным контекстом — ритуалом проводов в армию и предполагает вполне определенных исполнителей — парней, призванных в армию. Впервые спетая парнем в этой ситуации частушка входит в его репертуар, исполнение ее до переживания им этой ситуации — неуместно. Новостью такого ритуального исполнения частушки является оглашение факта принятия на себя определенной внешней ситуации, а также оглашения собственных мыслей и переживаний по этому поводу: мысли и чувства заданы их носителю внешним образом. Это так и со стороны ситуации, поскольку призыв — принудительное действие, и со стороны их речевой экспликации — некрутская частушка задает определенную общую форму личному чувству.

Частушечный жанр контролирует внутреннюю — психологическую — форму исполнителя в отношении его социальной роли. План отношений (внутренний план) выравнивается в частушечном акте с планом общего знания. Наряду с частушками, оглашение которых эксплицирует персональную сферу, достаточно весомую часть текстов составляют частушки-индикативы, что не отменяет их конструирующей социальное пространство функции. Иррациональная модальность — желания, опасения, потребности — вводится ею на общих правах с реальностью факта. Утверждение факта и утверждение намерений, утверждение реального и ирреального, в частушечном речевом акте выравнивается в правах и используется в качестве двух посылок к общему выводу.

Социальным результатом частушечного коммуникативного акта становится то, что область интенций наделяется реальностью факта. Не являясь перформативным высказыванием формально, публично исполненная частушка преобразует социальное пространство, вводя в поле общего знания иррациональные миры интерпретаций. Тем самым конвенциональная форма речи захватывает область интерпретации. В частушке высказывается личная оценка, претендующая на то, чтобы стать оценкой коллективной. Публичность — обязательное условие ее возможной легитимации.

После своего первого — к случаю — оглашения на какое-то время примерная частушка становится валютой в процессе информационного обмена сообщества. Многократное воспроизведение текста интересантами, а к таковым относится все сообщество, вносит событие в реестр «личных дел», ведомых общественным мнением по поводу каждого члена локального социума — репутаций. Но кроме этой, классификационной, задачи, решается и другая — частушка фиксирует конкретный жизненный факт, постулируя формульным текстом и закрепляя за счет возможного многократного его воспроизведения его смысловую форму. Вместе с тем, и это третья задача, уже речевая, которую решает частушка, — она пополняет общий словарь частушечных фигур: заготовок, позволяющих сцеплять факт и интерпретацию. Потребностью в таком словаре можно объяснить частушечные коллекции, хранимые в виде многостраничных тетрадных записей и предлагаемые собирателям для переписывания. После того, как текст частушки входит в фонд общего знания, она может быть принята участником обозначенных частушкой событий в качестве составной части личного биографического сюжета. На этом этапе публичность перестает быть обязательной для частушки. Одной из практик исполнения частушки является одинокая лирическая медитация. Чаще всего мы становились случайными свидетелями того, как у себя дома старшие — мужчины и женщины — наигрывали на гармошке и пели частушки «для себя». Женщины часто исполняют такие частушечные спевы во время работы — стирки или жатвы, их мелодическая форма отличается от мелодической формы публичной частушки.

Частушечное высказывание реализует социальные действия двух типов. Во-первых, создает социальный прецедент: совершается акт перемещения границы, разделяющей внутреннее, скрытое и внешнее, публичное. Вне специфического социального контекста, принуждающего к такому действию — молодежной гулянки, гулянки рекрутов, это — область личной инициативы исполнителя. Такая инициатива может быть поддержана и одобрена сообществом или проигнорирована. (В последнем случае частушку не помнят.) Обнародование личного — чувства, оценки, потребности — призывает всю публику в свидетели, вручая сообществу право контролировать, ратифицировать, одобрять или осуждать. Такой тип социального действия может быть назван координацией: частушка вырывает некоторые события из временного потока и определяет их координаты на общей карте социального пространства, тем самым его преобразуя. Так информация, новость, содержащаяся в частушечном высказывании, перерастает в перформатив. Условием преобразования служит публичность частушечного жанра. Использование частушки вне публики, для себя, выполняет иные функции: личные частушечные серии, спевы, создают персональную историю, представленную в общих, ратифицированных социумом, формулировках.

В частушечных высказываниях просматривается общий принцип: происходит координация конкретного факта, детерминированного во времени и пространстве, и общего места, детерминированного в символическом пространстве социума. Один из приемов, реализующих такую координацию — троп. Следуя нашим исходным установкам, мы различаем идентификационную (тематическую) и предикативную (рематическую) части высказывания, разводя и анализируя отдельно два плана — план истории (сюжета) и план речи. Троп служит скрепом двух планов, связывая сюжет и актуальный коммуникативный контекст.

Существует определенный зазор между социальным статусом говорящего и той персоной, которой он себя предъявляет в акте речи. Исполнитель частушки в ситуации первичного контекста ее бытования (молодежное гулянье) представляет себя для других, моделируя в актах речи свое социальное «я». Когда же этой формой в качестве публичной формы пользуется старший, она становится способом двойного «закавычивания» — высказывания и говорящего. Приняв на себя не свойственный себе статус («молодой»), говорящий использует его как маску, позволяющую ему уйти от «примерности» частушки, отнести ответственность за высказывание к роли, а не к «эго». Исполнитель в акте речи берет на себя право распределять роли в данной коммуникации, поскольку, присваивая некоторую роль себе, он вынуждает публику либо к разделению того мнения, которое он возглашает, либо к ответной реплике — предполагающей перехват инициативы. «Я» частушечного высказывания представляет собой субъект речи и субъект социального действия, посредством этой речи совершаемого. Роль же, которую присваивает себе говорящий, используя данную форму — есть роль носителя общего знания, точнее — общего мнения. Результатом такого действия служит выравнивание между наличной ситуацией и общим знанием (общей оценкой). Именно в этом отношении частушечное высказывание может быть квалифицировано как перформативный акт — оно конструирует социальную реальность. «Я» (говорящий), используя конвенциональный речевой регистр, принимаю на себя определенную ролевую позицию. Ее функция — оглашение, возглашение или разглашение. «Я» говорящего использует «я» роли для того, чтобы объявить некий факт существующим. Такая конвенциональная процедура обеспечивается в том числе и особым образом организованной речью — частушкой.

Идентификация плана речи — это те семиотические средства, за счет которых определяется социальная площадка совершаемого действия. Пластический образ, позволяющий обозначить коммуникантов, для частушки очень устойчив: плящущий останавливается, топает ногой и поет, повернувшись к адресату. При этом действительным адресатом частушечного коммуникативного акта является сообщество в целом. Оно выступает в качестве референтной группы, которой предлагается на ратификацию интерпретация некоего факта. Таким образом, фактический адресат и адресат, который может быть назван в тексте, не совпадают. «Я говорю тебе, кому-то или никому, но хочу, чтобы слышали все». Перед нами — заданная традицией форма социальной игры.

Билет 32. малые жанры русского фольклора(паремии). Пословица, поговорка, загадка.

К малым фольклорным жанрам относятся произведения, различающиеся по жанровой принадлежности, но имеющие общий признак- небольшой объем. Это припевки, частушки, поговорки, загадки и проч. Их называют паремиями от греч. Притча.

Поговорка

, образное выражение, существующее в речи для эмоционально-экспрессивных оценок (например, "Надоел как горькая редька" - выражение досады). В отличие от пословицы- целого суждения, П. всегда часть его.

"Поговорка, - говорит Даль, - окольное выражение, переносная речь, простое иносказание, обиняк, способ выражения, но без притчи, без осуждения, заключения, применения: это одна первая половина пословицы". Вместо: "он глуп" она (поговорка) говорит: "У него не все дома, одной клепки нет, он на цвету прибит, трех не перечтет".

Пословица.

От греческого названия П. - paroimía - идет научная терминология: паремиология- отрасль литературоведения, занимающаяся историей и теорией П.,паремиография- запись П., собирание и издание их] - словесная формула, не связанная с каким-либо литературным или фольклорным произведением и вошедшая во фразеологию массовой речи, утверждение, вывод, совет, наказ - в форме ходячего афоризма. "Пословица к слову молвится".

От П. отличаются гномы,сентенции,апофегмы,изречения(см.) книжного происхождения. От П. нужно также отличатьпоговорку, которая приближается к идиоме, к ходовому обороту речи и не имеет резко выраженного учительного, дидактического характераВ живой речи П. можно низвести до поговорки, равно как и поговорка может развиться в П.: "Сваливать с больной головы на здоровую" - поговорка; "Сваливать с больной головы на здоровую не накладно" - П. (пример Даля). Так. обр. П. есть поэтически оформленный афоризм, поговорка - речение, речевой оборот, ходовое выражение.

Первое научное собрание русских П. принадлежит Снегиреву, продолжателями его явились Буслаев и Даль. Труд Даля "Пословицы русского народа" [1862] и работа Иллюстрова "Жизнь русского народа в его пословицах и поговорках" [1910] являются для дореволюционной России наиболее богатыми собраниями русских П. Кроме сводов пословиц существует ряд произведений очеркового характера, вводивший П. по тематическому принципу. Начало таким очеркам положил Даль; в конце XIX, в начале XX вв. подобные работы дали Коринфский, С. Максимов, А. С. Ермолов. Послеоктябрьские издания П. посвящены преимущественно П. других народов нашего Союза; по русской П. за истекшее время не вышло крупных работ ни собирательского ни исследовательского характера.

Идейная направленностьП., ее соц. значимость ощущаются очень остро. Однако в трудах буржуазных ученых мы находим большую неясность в этом вопросе. Снегирев, Даль говорят о противоречиях в П. как о чем-то случайном, принимая общее содержание пословичного свода как некую единую народную мудрость.

Классификация П. по социальному их содержанию, характеристика П. феодального крестьянства, пролетарских, барских, кулацких, поповских и т. д. - очередная задача советской фольклористики.

РождениеП.и ее жизнь- это тот раздел паремиологии, к-рый особенно и всегда интересовал исследователей. Часто искали истоков П. в различных исторических ситуациях, положивших начало тому или другому пословичному обороту: "Вот тебе, бабушка, и Юрьев день", "Погибоша, яко обри", "Голодный француз и вороне рад". Обширные исторические и бытовые экскурсы находим у Снегирева, у Буслаева, у Максимова. Наряду с отражением методов "исторической школы" находим в русской паремиологии и попытки приложить культивируемый школами "заимствования" и "антропологической" сравнительный метод. Так, работа Тимошенко дает античные первоисточники целого ряда современных русских пословиц: "Человек человеку волк" - латинская "Homo homini lupus est", "Рука руку моет" - латинская П. "Manus manum lavet".

Ставится также вопрос о связи П. с другими жанрами лит-ры и фольклора.

Потебня выводит П. из притчиибасни(см.). П. может стать кратко выраженное содержание басни в целом: "Кобыла с волком тягалась, только грива да хвост осталась". Или же на правах П. идет итоговая фраза басни, напр.: "И мы пахали" ("Вол и муха"). Эта теория Потебни объясняет действительно многие П., вскрывая их связь с ходячими анекдотами, рассказами, притчами, баснями. Но само собой разумеется, что этот источник не единственный. Удачное слово оратора, остроумная реплика на сцене, слова ходовой песни - все это рождает повторение, запоминается и начинает ходить как П., напр.: "Тяжела ты, шапка Мономаха" (из "Бориса Годунова" Пушкина), "Хорошо-то на бумаге, да забыли про овраги" (перефразировка строк севастопольской песни, приписываемой Л. Н. Толстому). П. нашего времени идет в значительной мере из политического источника, культивируется газетой, часто обновляя и переосмысляя старый лит-ый и фольклорный материал: "Факты - упрямая вещь", "На ошибках учимся", "Революции в перчатках не делают". Сталин на XVI съезде партии сказал: "Недаром говорят у нас рабочие: пойдешь налево - придешь направо".

Художественная природа П. определяет в значительной мере ее прочность, ходкость, запоминаемость. Лаконизм, краткость, удобопроизносимость П. как единого целого в размере единого высказывания - вот что определяет синтаксическую сторону П. Если длинная П. и запоминается, то впоследствии ее начинают произносить, не договаривая до конца. В П. "Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить" вторая часть нередко опускается. Встречаются П. и книжные, но они сразу выдают себя своим синтаксисом. Устная П. предпочитает опускать союзы и соединительные слова: "Тонул - топор сулил, вытащил - топорища жаль". Или же соединительные слова занимают обычное в устной речи, но недопустимое в письменном языке место: "Которая служба нужнее, та и честнее". В П., как и вообще в живой речи, часто нет подлежащего и сказуемого: "Богатому - как хочется, бедному - как можется", "Первый блин, да комом". Охотно пользуется П. инфинитивом: "Волков бояться - в лес не ходить". В роли подлежащего становятся наречия: "Твердо крепку брат", или же глагольные формы: "Подари помер, а остался в живых брат его - купи". П. часто двучленна: "Играй, дудка! пляши, дурень!", "Умный плачет, глупый скачет". П. часто играет на звуках: "Своя рогожа чужой рожи дороже". П. искусно использует собственные имена, обыгрывая их рифмами и созвучиями: "От Решмы до Кинешмы глазами докинешь ли!"

Образ, к-рым пользуется П., обычно общеупотребителен, он берется из басни и сказки, из мирового фонда языковой символики. Волк, свинья, пес, ворон, ворона, осел, лиса и т. д. - вот те ходовые метонимии, к-рыми пользуется П. вместе с басней: "Лиса все хвостом прикроет", "Сказал бы словечко, да волк недалечко", "Овца шерсть растит не про себя", "Похожа свинья на быка, да рылом не така". Истоки этой образности лежат еще в животном эпосе, но выразительность этих образов-масок так велика, что, получая иное содержание и новые социальные функции, они отлично служат и в наше время.

П. в художественной лит-ре. - Интерес к П. мы обнаруживаем уже у русских писателей XVIII в. Разнообразные пословицы использует Крылов; Пушкин вносит П. в "Капитанскую дочку"; Островский берет П. в качестве заголовков или постоянного сопровождения речи своих персонажей; у Толстого и Достоевского П. - это целая историко-литературная проблема. Часто П. творится писателем в духе живой речи: так, Горький (мастер афоризма) широко использует ходовую П. и творит ее зачастую сам

Загадка. И. А. Седакова. С.М. Толстая

        Загадки — один из древнейших «малых» жанров славянского фольклора, сохранивший значительный пласт общего праславянского (и индоевропейского) наследия и вместе с тем испытавший сильное влияние средневековой слав. книжности и через нее античной, библейской и восточных традиций. Примером загадки общеслав. распространения может служить загадки о звездах и месяце: рус. «Поле не меряно, овцы не считаны, пастух рогат», укр. «Один чабан тисячi овець пасе», бел. «Поле не змерана, быдла не злiчана, пастух рагаты» и т. п. (общность приведенных загадок проявляется в тождестве семантики и образной структуры). Загадывание загадок — особый вид ритуально-игрового поведения, вербальный акт, в котором один участник предлагает зашифрованное высказывание о некоем предмете или явлении, а другой должен назвать денотат. Диалогичности речевого акта загадывания соответствует двухчастность текста загадки, состоящего из иносказания (собственно загадка, вопрос) и его расшифровки (отгадка, ответ).            В своем происхождениизагадки обнаруживают связь с архаическим ритуалом, моделирующим преодоление хаоса и упорядочение состава мира путем обозначения и именования каждого его элемента; с магией слова и мифопоэтической картиной мира; с явлениями языкового табу и тайных языков. Загадки являются одновременно и продуктом, и инструментом языковой категоризации и концептуализации мира, идентификации, сравнения и систематизации его элементов; имеют познавательную, магическую, аксиологическую, дидактическую, игровую функции.

           Книжное влияниеслав. загадки испытали прежде всего со стороны популярного в средневековье жанра вопросо-ответных произведений типа «Беседы трех святителей» (и далее — духовного стиха о Голубиной книге, ср. «Коя земля всем землям мати, которо море всем морям мати, кое возеро всем возерам мати...» — Стихи духовные. М., 1991:33), а также символико-толковательных книг (азбуковников, лунников, громовников, «Физиолога» и пр.) и других переводных и оригинальных памятников средневековой литературы, таких как «Пчела», «Толковая Палея», «Разумник», повести об Акире премудром, о Соломоне, об Александре Македонском и др.

               Ритуальные истоки загадок прослеживаются в сохраняющихся иногда до наших дней регламентациях и запретах, касающихся времени и условий загадывания загадок. Обычно оно происходило зимой, после Рождества, в мясоед и особенно — на масленицу (по серб. поверью, тот, кто на масленицу не загадает или не отгадает ни одной загадки, весь год не будет иметь успеха в делах); нередко также до Рождества, на осенних посиделках и вечеринках, за общей работой или же на праздничных сборищах (у сербов, например, на семейно-родовых праздниках «славы»); иногда этим занимались женщины, пришедшие за водой к источнику и т. п. Однако строго запрещалось загадывать загадки в период Великого поста (ср. запрет в это время на пение, танцы и др. увеселения). Сербы Левча и Темнича верили, что нарушившего запрет укусит змея-шарка, в Косово воздерживались от этого ради благополучия скота и мира в семье (загадывание загадок в пост грозило ссорами). Во многих местах юж. Сербии считалось опасным и не допускалось загадывание загадок во время появления приплода у скота, ибо это якобы грозило ему болезнями и хромотой; белорусы строго следили за тем, чтобы никто в доме не загадывал загадки, когда овцы начинают котиться. Русские Пермской губ. не позволяли загадывать загадки днем, летом, в пост (иначе коровы не будут возвращаться домой или их задерет в лесу волк; сам заблудишься в лесу и т. п.).

         Как правило, старшие загадывали загадки молодым, которые лишь постепенно приобщались к этому искусству; девушки часто вообще стыдились сами произносить известные им загадки и просили это сделать кого-нибудь из старших (серб.). Знатоку загадок приписывались особые способности к тайному знанию, сербы называли его враж, вражар или заумљив. Загадывание загадок нередко носило характер состязания, турнира или испытания: загадки адресовались какому-то определенному лицу, и никто другой не смел за него отвечать. За неумение отгадать загадку предусматривались разного рода наказания, в характере которых проступают следы древних инициационных ритуалов: например, проигравшего под специальные «отгонные» приговоры изгоняли «на мусорную кучу», «под юбку к какой-нибудь малопривлекательной особе», «постирать чулки женщинам села» и т. п., подвергали унизительным действиям (напр., брали сковороду и мазали ему сажей бороду и брови), выставляли на осмеяние или же «присуждали» заплатить штраф — поцеловать кого-то из присутствующих, «полаять на лампу» и т. п. (ю.-вост.-серб.). Ср. мотив награды за верный ответ и наказания за неверный в самом тексте загадки: «...Кто-сто отганет, тому сто рублей; кто не отганет, тому сто плетей».

         Загадывание загадок входило в сценарий свадебного обряда, будучи одной из форм ритуального общения между партиями жениха и невесты (при этом загадывает всегда сторона невесты) или разновидностью «тайного» языка. У русских во время свадебного пира жених мог занять свое место рядом с невестой лишь после того, как дружка отгадает предложенные подругами невесты загадки; в первую брачную ночь молодого не пускали к невесте, пока он не разгадает загадок. В Пошехонском у. Ярославской губ. во время сва- товства «продавец» невесты обращался к «покупателю» со словами: «Как ты у меня будешь торговать ~ на загадки или на золоту казну?» И если «покупатель» не умел отгадывать загадок, он должен был платить (КС 1889/27:290-291 

         Загадывание загадок ставилось в один ряд с языческими обрядами и ведовством (ср. запрет Алексея Михайловича: «В бесовские сонмища сходитися... загадки загадывать...»), считалось делом «нечистым», к которому прибегали мифологические персонажи, например, полудницы и русалки. По укр. верованиям, завлекая людей, они загадывают им загадки и не отгадавших «защекочивают», ср. в песне «Панночка загадочек не вгадала./ Русалочка панночку залоскотала» (Чуб.ТЭСЭ 3:190).

          В некоторых жанрах фольклора, прежде всего в сказках, обрядовых песнях (колядках, купальских, свадебных и др.), балладах загадки выступают как форма иносказательной речи в связи с мотивами испытания героев, решения «трудных задач» и т. п. Например, в старинной польской купальской («собутковой») песне поется: «Ой, постой, подожди, Касенька, / Ой, у меня есть загадка, я тебе ее загадаю, лелуя! / — Что же я за красная девица. / если загадку твою не отгадаю». При этом загадки всегда предлагаются в наборе, и состав загадок в разных песнях часто повторяется полностью или частично; например, в укр., бел. и пол. песнях весьма популярны загадки типа укр. «Ой, шчо росте без кореня, а шчо бiжить без повода, а шчо цвiте без всякого цвiту? — Камiнь росте без кореня, вода бiжить без повода, папорот цвiте без всякого цвiту».

         Тематиказагадок отражает практический опыт человека, его повседневную бытовую и хозяйственную деятельность, его знания о мире. В загадках кодируются видимые и осязаемые реалии и явления: звездное небо, светила, ветер, дождь, снег, радуга и т. п.; единицы времени; растения, животные; человек, его тело, одежда и пища, семья; предметы и орудия труда, занятия и ремесла, жилище и утварь и т. д. При этом «ответная» часть загадки (отгадка) носит по преимуществу предметный характер (например, загадывается «ветер»), а «вопросная» — предикативный (задаются признаки загаданного объекта: «Без рук, без ног, а ворота отворяет»). Значительно реже загадываются действия («День и ночь одну работу работаю» — «Дышу») и целые ситуации («Идут девки лесом, поют куролесом, несут пирог с мясом» — «Покойника несут»). Тематическая систематизация корпуса загадок строится исходя из загадываемых объектов и соответствует наивной таксономии вещного мира.

        Архаическая картина миранаходит отражение в способах толкования загаданных реалий, в приписываемых им признаках, в привлекаемых сравнениях и ассоциациях. Например, в загадках о небе и земле, о тучах, дожде и др. присутствуют такие древние и.-е. космологические мотивы, как брачный союз неба и земли (ср. серб. «Висок тата, плоена мама, буковит зет, манита девоjка» [Высокий отец, плоская мама, шумный зять, неистовая девушка] — «Небо, земля, ветер, мгла /туман»), как мотив небесного скота и образ тучи-коровы (ср. укр. «Чорна корова небо лиже» — «Туча»), получающий подтверждение в других фольклорных текстах, в верованиях и обрядах вызывания дождя. Тексты загадок содержат мифологические образы мирового древа (ср. «Стоит столб до небес, на нем двенадцать гнезд, в каждом гнезде по четыре яйца, в каждом яйце по семи зародышей» — «Год, месяц, недели, дни»), яйца как прообраза мира и источника жизни («Живое родит мертвое, а мертвое родит живое») и многие другие; в них постоянно проводится параллель между макро- и микромиром (ср. «По всей сковороде оладьи, посередке каравай» — «Небо, звезды, месяц»; «Печь день и ночь печет, а невидимка дошлую ковригу выхватывает» — «Смерть»; и т. п.).

          Многие загадки, особенно имеющие форму вопроса, дают представление о народной аксиологии и иерархии ценностей: «Что на свете дороже всего?» — «Здоровье»; «Кто сильнее всего?» — «Сон»; «Что ниже Бога, а выше царя?» — «Смерть» и т. п.  

         Структуразагадок определяется семантикой и логикой «вопросной» части и отношением отгадки к загадке; для нее характерна несимметричность загадки и отгадки (одна загадка может иметь несколько отгадок и наоборот), наличие подтекста, двойной смысл и т. д.

         На уровне языковой прагматики различаются загадки-вопросы и загадки-«сообщения», однако это разделение достаточно условно, т. к. «вопросительность» ~ неотъемлемая черта загадки, и если загадка не содержит прямого вопроса, то так или иначе подразумевает вопросительную рамку («Что это такое?») и, следовательно, является косвенным вопросом, требующим ответа словом или действием. Загадки-сообщения» могут иметь разнообразные жанровые признаки: это могут быть побасенки, анекдоты, сказки, песни, игры, каламбуры, «ловушки», головоломки, задачи и др. Они могут иметь форму диалога, прямого обращения одного денотата к другому и т. п.

         Логическаяструктура и стратегия отгадывания загадок недостаточно изучена. По оценкам Г. Л. Пермякова, логических моделей, по которым построены загадки (аналогия, метафора, метонимия, парадокс и т. д.), не более сорока, но они универсальны для всех типов культур.

         Семантическаяструктура загадки определяется соотношением трех ее основных компонентов: денотата (или десигната), т. е. объекта, загадываемого и подлежащего дешифровке; заместительного объекта, имеющего какие-то общие с загаданным свойства, и «образа», т. е. некоторого описания, применимого одновременно к обоим объектам. Например, в загадке «Поле не меряно, овцы не считаны, пастух рогат» с отгадкой «небо, звезды и месяц» к обоим объектам (ряду объектов) применимы предикаты «не меряно» (небо, поле), «не считаны» (звезды, овцы), и только третий предикат «рогат» применим к загаданному объекту (месяцу) и не вполне применим к пастуху (в этом заключается необходимый для загадки сдвиг образа). Создаваемый в загадке образ принципиально «нереалистичен», он строится на расчленении загаданного объекта и выделении некоторых его свойств, на сочетании несочетаемого (отсюда частый прием негации), на изменении границ, на преобразовании ситуации и т. п. Разные фольклорные традиции располагают примерно одинаковым набором структурных типов загадки, однако удельный вес каждого из них в разных традициях не совпадает. Сравнительное изучение слав. загадок в отношении их структуры практически отсутствует.

         Главным (но не единственным) приемом загадывания является метафора, которая может относиться как к конкретному предмету или явлению, так и к Целой ситуации, как в приведенном примере. Очень часто в метафорическом высказывании о загаданном предмете опускается упоминание заместительного объекта, например, «Дважды родится, ни разу не крестится, один раз умирает» — «Птица» (субъект не назван) или же оно заменяется местоимением (болт. «Без него не мой ни живия, ни умрелия» [Без него не может ни живой, ни мертвый] — «Имя»), обобщенным наименованием типа девица, молодей,, мужик, пан. баба и т. п. («Летел пан, на воду пал. Сам не убился и воды не взмутил» — «Дождь»), антропонимом («Стоит Гаврило, замарано рыло» — «Овин»). В болг. традиции весьма распространены «я-загадки», представляющие собой высказывания «от имени» загадываемого предмета: «Я крив и извилист, а если выпрямлюсь, небо достану» — «Дорога, путь»; у вост. и зап. славян они встречаются реже.

         В семантическом отношении выбор заместительного образа в загадке оказывается достаточно ограниченным. В частности, обращает на себя внимание преобладание «зоологических» метафор в загадках, относящихся как к предметам и явлениям, так и к живым существам. Например, «вол или бык может одинаково успешно обозначать землю и небо, восходящее солнце, ночь, мороз, гром, дым, огонь, трубу, колокол, сыр, сыворотку и даже... ощипанного гуся! Корова бывает в загадке месяцем, поскольку имеет такие же, как у него, рога, но бывает и ночью, сохой, ружьем, наконец, сосудом с вином». Особое место во всех слав. традициях занимают загадки с двойным смыслом, один из которых обычно — эротический (при этом они предполагают вполне «приличную» разгадку).

        Заместительный объект и другие компоненты загадываемой ситуации могут быть также обозначены паронимами («Кутька да Лайка да Пипупочек» — «Кут, лавка и приступочек») или словообразовательно-фонетическими модификациями их обычных названий, например, «Дваста бодаста, четыреста ходаста, один махтун, дву ухтырька» — «Корова»; «В поле-то го-го-го, а в лесах-то ги-ги-ги» — «Горох и грибы». Для загадок характерна ритмическая организация, звукопись (нередко служащая подсказкой), рифмовка с загаданным словом («Что в избе за фигурки?» — «Печурки»), удвоение с элементами зауми (рус. чики-брики, укр. шайда-байда, серб. шакљец-макљец, болг. гънда-мънда и т. п.). Широко применяется в текстах загадок анаграмма, расшифровка которой и дает отгадку: «Черный конь скачет в огонь» — «Кочерга»; «Утром на четырех, в полдень на двух, вечером — на трех» — «Человек» и т. п.

Билет 33. театрально-игровые формы фольклора.

  К фольклорному театру принято относить драматические представления, "выделившиеся из театра ряженых", имеющие большую, чем последний "связь с литературной драмой".

Фольклорный театр- традиционное драматическое творчество народа. Типы народно- зрелищной культуры разнообразны: обряды, хороводы, ряженье, клоунада и т.д.

В истории фольклора принято рассматривать дотеатральный и театральный этапы народного драматического творчества

К дотеатральным относятся театрализованные элементы в календарных и семейных обрядах.

1. В календарных: символические фигуры масленицы, Купалы, ярилы, Костромы и проч., разыгрывание с ними сценок, ряженье. Видную роль играла аграрная магия, магические д-я и песни. (на зимние святки по деревне тянули плуг, посевали в доме зерном и т.д) с потерей магического значения обряд---- забава.

2. свадебный обряд тоже представлял собой театрализованную игру:распределение «ролей», последовательность сцен. Однако свадебный обряд не воспринимался народом как театральное действо.

3. в календарных и семейных обрядах участниками многих сцен были ряженые. На святки, масленицу, пасху они исполняли юмористические и сатирические сценки. Некоторые из них позже влились в народные драмы.

4. помимо обрядов, театр элементы сопровождали исполнение многих фольк жанров: сказок, шуточных песен и т.д. например, сказочник не просто рассказывал сказку, а жестикулировал, изменял голос, брал в руки какие-то предметы и т.д. фактически это была игра одного актера.

Собственно театральные формы нар драматического творчества стадиально более поздний период, начало кот исследователи относят к 17 веку.

Но задолго до этого времени на Руси были комедианты, музыканты, певцы, плясуны, дрессировщики. Это- скоморохи. Они объединялись в бродячие группы и принимали участие в нар обрядах и праздниках. В 17 веке скоморошество было запрещено спец указами. Еще некоторое время скоморохи укрывались на окраинах Руси.

Специфические признаки фолькл театра: отсутствие сцены, разделение исполнителей и аудитории, действие как форма отображения действительности, перевоплощение исполнителя в иной образ.

фольклорный театр должен обладать: 1) фольклорным текстом - т. е. фольклорным (дописьменным) способом создания, воспроизведения и передачи текста; 2) этот текст должен быть драматическим. Но наличие драматического текста это еще не театр - должно быть условие третье: особая система: актер - зритель. (Есть наряду с потехой, в народной традиции, и понятие потешки. Тут имеется и зритель, и актер (мать, нянька и ребенок), и текст драматический вполне… И все же - потешка, не потеха. Для театра не хватает некоей дистанции, отстраненности (работающей на образ) между актером и зрителем).

Пьесы нередко распространялись в письменной форме, репетировались, что все же не мешало импровизации

В зарождении, функционировании и распространении всех форм и видов нар театра важную роль играли города.

А. Некрылова, Н. Савушкина. РУССКИЙ ФОЛЬКЛОРНЫЙ ТЕАТР. Предисловие к кн.: Народный театр.

Народные актеры в большинстве своем не были профессионалами, это были особого рода любители, знатоки народной традиции, которая переходила по наследству от отца к сыну, от деда к внуку, от поколения к поколению деревенской молодежи допризывного возраста. Такие же традиции существовали в военных частях, квартировавших в провинциальных российских городках, на небольших фабриках и даже в тюрьмах и острогах.

География распространения народной драмы обширна. Своеобразные театральные "очаги" собиратели наших дней обнаружили в Ярославской и Горьковской областях, русских селах Татарии, на Вятке и Каме, в Сибири и на Урале.

Любовь народа к театральным зрелищам и сила воздействия представлений были столь велики, что память о виденном хоть однажды спектакле сохранялась на всю жизнь. Не случайно и по сей день можно записать яркие воспоминания зрителей народных спектаклей более чем полувековой давности: описание костюмов, манеры игры, целые запомнившиеся сцены и диалоги, звучавшие в представлениях песни. Более того, зрители, далекие от эстетики народного театра, испытали на себе его великое обаяние. Как увидит читатель, не все их оценки одинаковы, в некоторых сквозит ирония, не всегда схвачена важная для народа идея. Но глубокое эмоциональное воздействие отдельных образов и сцен было несомненным, будь то народный юмор или "высокая" романтика.

Народная драма, вопреки мнению некоторых ученых, - естественное порождение фольклорной традиции. В ней спрессовался творческий опыт, накопленный десятками поколений самых широких слоев народа.

На поздних порах этот опыт обогатился заимствованиями из профессиональной и лубочной литературы и демократического театра. Формирование известнейших народных пьес произошло в эпоху социальных и культурных преобразований в России конца XVIII века. С этого времени появляются и широко распространяются лубочные листы и картинки, которые были для народа и злободневной "газетной" информацией (сообщения о военных событиях, их героях), и источником знаний по истории, географии, и развлекательным "театром" с комическими героями - Петрухой Фарносом, разбитной блинщицей, "широкорожей" Масленицей. Много лубочных картинок издавалось на религиозные темы - о муках грешников и подвигах святых, об Анике-воине и Смерти. Позже чрезвычайную популярность в лубочных картинках и книжках получили сказочные сюжеты, заимствованные из переводных романов ("Еруслан Лазаревич", "Бова Королевич"), и повествования о разбойниках - Черном Вороне, Фадее Дятле, Чуркине. Огромными тиражами издавались дешевые песенники, включавшие произведения Пушкина, Лермонтова, Жуковского, Батюшкова, Цыганова, Кольцова. Продавцы лубочных книжек - офени - проникали в самые отдаленные уголки России. Лубочные картинки, продававшиеся с XIX века на всех ярмарках, были обязательным украшением крестьянской избы.

На городских, а позже и сельских ярмарках устраивались карусели и балаганы, на подмостках которых игрались спектакли на сказочные и национальные исторические темы, постепенно вытеснившие ранние переводные пьесы. Десятилетиями не сходили с массовой сцены спектакли, восходящие к драматургии начала XIX века, - "Ермак, покоритель Сибири" П. А. Плавильщикова, "Наталья, боярская дочь" С. Н. Глинки, "Дмитрий Донской" А. А. Озерова, "Двумужница" А. А. Шаховского, позже - пьесы о Степане Разине С. Любицкого и А. Навроцкого. Неоднократно переиздававшиеся в лубочных изданиях произведения, увиденные на ярмарках спектакли не могли не повлиять на эстетические вкусы народа, расширили его сказочный и песенный репертуар. Лубочные и театральные заимствования во многом определили своеобразие сюжетики и поэтики народной драмы. Однако они "легли" на древние игровые традиции народных игрищ, ряжения, особую исполнительскую культуру фольклора. Прежде всего традиционной была приуроченность народных представлений. Повсеместно они устраивались на святки и масленицу. Эти два коротких театральных "сезона" вмещали очень насыщенную программу. В годовом цикле календарных праздников святки и масленица исконно выделяются своей "театральностью". Древние обрядовые действа, в конце XIX - начале ХХ века уже воспринимавшиеся как развлечение и более того - озорство, совершались ряжеными. Особенно богаты драматическими играми ряженых святки. Публикуемые нами описания очевидцев святочных сборищ молодежи - посиделок - правдиво, несмотря на некоторую иронию или осуждение, передают особую атмосферу этого праздника. В этой атмосфере были естественны шуточные сценки, проказы ряженых, непристойные, кощунственные слова, исполняемые на мотив церковных песнопений. Древний смысл ряжения - магическое воздействие словом и поведением на сохранение, восстановление и увеличение жизненных плодоносных сил людей и животных, природы. С этим связано появление на посиделках голых или полуодетых людей, "клевание" журавлем девушек, удары жгутом, лопаткой, лаптями или палкой при "продаже" кваса, сукна, набойки и т. д.Столь же значительными и древними являются свадебные и особенно покойницкие игры, которым посвящена специальная литература³. Генетически связанные с древнеславянскими похоронными обрядами, культом предков, покойницкие игры постепенно превратились в веселое представление, комическое воспроизведение эпизодов похорон. Самого бесстрашного из парней, согласившегося стать "мертвецом" ("умраном"), одевали в саван и на досках вносили в избу, на поседки. Там начиналось "прощание" и "отпевание", сопровождавшиеся пением непристойных песен, шуточных причитаний и молитв. В конце действа "покойник" вскакивал и убегал, пугая присутствующих.К святочным и масленичным играм ряженых примыкают небольшие сатирические пьески "Барин", "Мнимый барин", "Маврух", "Пахомушка". Они-то, очевидно, и явились "мостиком" от малых драматических форм к большим. Популярность комических диалогов барина и старосты, барина и слуги была столь велика, что они неизменно включались и в представления "Лодки", а иногда и "Царя Максимилиана". Тематика и проблематика крупных народных драм, являющих связи с литературными и лубочными источниками на всех уровнях, тем не менее сходны с другими жанрами фольклора. Об этом свидетельствуют прежде всего ее основные персонажи - вольнолюбивый атаман, разбойник, храбрый воин, непокорный царский сын Адольф... В них народ воплотил свои представления о положительных героях, с глубоко привлекательными для их создателей чертами - удалью и отвагой, бескомпромиссностью, стремлением к свободе и справедливости.

"Разбойничья" драма особенно любима народом за атмосферу романтической вольности, в которой была возможность существовать вне социальной иерархии общества, мстить обидчикам, восстанавливать справедливость. Однако не обходила драма и мрачных коллизий: постоянное ощущение опасности, неприкаянность разбойников, их "отверженность" были чреваты жестокостью. Во многих версиях и вариантах "Лодки" присутствует мотив любви атамана к благородной пленнице, которая отвергает его притязания или предложение брака. В поединке гибнет защитник девушки (жених, брат). Мотивы и ситуации народных драм "Лодка", "Шайка разбойников" широко известны не только в фольклоре разных народов, но и в литературе периода романтизма. Столь же актуальной для народа была и проблематика драмы "Царь Максимилиан", в которой борьба за веру (злободневная в период борьбы церкви и государства с расколом) осмыслялась как стойкость в убеждениях, способность противостоять тирану.Отличительной чертой народной драмы являются выходные монологи ее героев. Развернутые самохарактеристики персонажей были свойственны и ранней русской драматургии, и вертепным пьесам, и сценкам ряжения. В народных пьесах встречаются устойчивые по набору элементов-формул выходные монологи, что, конечно, способствовало их легкому запоминанию и воспроизведению. Герой должен был рассказать, кто он, откуда прибыл, зачем явился, что собирается (может) делать. Зрителей не удивляла эта своеобразная "самореклама", ведь взаимных характеристик попросту не было. Особенности строения сюжета и образов героев связаны со спецификой народного представления. Оно происходило без сцены, занавеса, кулис, бутафории и реквизита - непременных компонентов профессионального театра. Действие развертывалось в избе, среди народа; не участвующие в сцене актеры стояли полукругом, по мере надобности выходя вперед и представляясь публике. Перерывов в представлении не было. Условность времени и пространства - ярчайшая черта народного театрального действа. Оно требовало активного сотворчества зрителей, которые должны были вообразить, руководствуясь словами героев, место событий. Мы уже обратили внимание на повторение в разных вариантах разбойничьей драмы комических сцен с барином, слугой, старостой, которые, однако, текстуально различны. Следует сказать, что в живом бытовании не только действие каждой драмы было непрерывным, но и целые тексты разных драм часто соединялись, образуя устойчивые контаминации, иногда очень органичные (слуга оказывается членом шайки разбойников). Так достигалось эстетическое единство излюбленных народом тем - антибарской и разбойничьей. Обе они несли заряд социального протеста.

В XVIII-XIX веках исконное, древнее значение смеха практически забылось, а то, что сохранялось по традиции, переосмыслялось и трансформировалось. Непристойность, брань, неприличные жесты, грубая буффонада, немотивированный смех, распространенный на все и на всех, становились не всегда понятны и приемлемы. Постепенно смех из формы восприятия действительности, осмысления жизни и ее законов превращался в средство борьбы с тем, что осуждалось, не принималось. Исторические и социальные условия России прошлого века, особенно второй его половины, как нельзя лучше способствовали тому что выступления народных увеселителей приобретали все более злой, сатирический, остросоциальный характер Существенно, однако, и то, что социальная сатира, проникая все глубже в народное площадное искусство, не меняла в целом общей картины ярмарочного веселья. Всеобъемлющий, безудержный характер площадного смеха, его "разгульность", способность возникать от количества, от полной отдачи себя во власть недопустимого, невозможного в обычное, непраздничное время во многом определял характер городского зрелищного фольклора. К примеру, такую своеобразную черту, как удивительное смешение самого разнородного материала. Сама праздничная площадь поражала невероятным сочетанием всевозможных увеселений. Соответственно и внешне она представляла собой красочный громкий хаос. Яркие, разношерстные одежды гуляющих, броские, необычные костюмы "артистов", кричащие вывески балаганов, качелей, каруселей, лавок и трактиров, переливающиеся всеми цветами радуги изделия кустарных промыслов и - одновременное звучание шарманок, труб, флейт, барабанов, возгласы, песни, выкрики торговцев, громкий хохот от шуток балаганных дедов и клоунов - все сливалось в единую ярмарочную какофонию, которая завораживала, возбуждала и веселила.

1. Балаган

Во время ярмарок строились балаганы. Это- временные сооружения для театральных, эстрадных или цирковых представлений. В России известны с середины 18 века. Обычно располагались на рыночных площадях, вблизи мест народных гуляний. Перед балаганом обычно сооружался балкон (раус), с кот артисты зазывали публику на представление.

А. Некрылова, Н. Савушкина:

с балаганными зазывалами впервые нас познакомили итальянцы и французы. Первые русские зазывалы на балконах балаганов выступали в том же наряде Пьеро, отчего в народе их прозвали "мельниками". Однако довольно скоро они сменили этот костюм, приняв вид настоящего балаганного деда, очень похожего на традиционного старика святочного ряжения. В Петербурге середины XIX века Петрушка выступал вместе с итальянским Пульчинелло, и, даже став Петром Ивановичем Уксусовым или просто Ваней, он долго сохранял костюм своих европейских собратьев, кукольных шутов и дураков, мудрецов и забияк: остроконечный колпак, бубенцы, красный кафтан, обязательный горб и огромный нос. Иностранным влиянием или происхождением объясняется и традиционное начало раешного комментария к картинкам: "А это, андерманир штук; другой вид..."

2. раек или театр передвижных картинок.

Вид представлений на ярмарках, распространенный главным образом в России в 18-19 вв. свое название получил от содержания картинок на библейские и евангельские темы (Адам и Ева в раю и проч.)

Раек представляет собой небольшой ящик с отверстиями в передней стенке (часто – снабженными увеличительными стеклами), внутри которого перематывается с одного катка на другой длинная полоса с какими-либо изображениями. Зрители наблюдают сквозь отверстия картинки, а раешник – владелец панорамы – передвигает изображения и комментирует их. Раек был одним из самых популярных увеселений, процветавших во время народных гуляний на протяжении всего 19 в. Его происхождение восходит к большим панорамам, привозимым иностранными гастролерами в Россию на балаганныегуляния примерно с последней трети 18 в. Отсюда, скорее всего, ведет свое происхождение и само название аттракциона: в основании панорамы когда-то лежало европейское т.н. «Райское действо» (Раrаdеissрiеl), использующее библейские сюжеты.

Билет на просмотр стоил от 1 коп. до 5 коп. за весь репертуар. При этом сюжеты русского райка были чрезвычайно разнообразны: из библейских тем особенно популярен был Адамсо своим семейством; богатыри (Илья Муромец, Микула Селянинович и др.); государственные деятели и знаменитые люди (Бисмарк, Наполеон, Суворов, Степан Разин, танцовщица Фанни Эльслерт, Балакирев и др.); батальные сцены, в которых чаще всего воспевались победы русского оружия; видовые панорамы (Петербург, Италия, Франция, Германия); исторические события; коллекции «уродов» и карликов; моды; и т.д. Сравнительно небольшие отверстия для просмотра (особенно если в них отсутствовали увеличительные стекла) не давали возможности зрителям прочитать надписи под картинками, поэтому основной частью потешной панорамы становились комментарии раешника (т.н. «рацея»). Это были остроумные прибаутки, широко использовавшие различные художественные приемы и близкие ко многим малым фольклорным жанрам. Здесь использовались фрагменты песен, пословицы, поговорки, прибаутки, небылицы и т.д. Функционально рацея близка к выкрикам торговцев и жанрам, основанным на формулах (календарные приговоры, заклички и т.д.). В балаганной практике существовало два типа раешных комментарией-рацей: эмоциональные и нарочито бесстрастные, в котором раешник выделял голосом смысловые акценты. В рацеях широко использовалось звукоподражание, что помогало «оживить» статичную картинку, придать ей действенный характер.

раешник, несомненно, был в первую очередь актером, причем актером театра импровизации, менявшим текст в зависимости от состава зрителей-слушателей. Театрализованный характер потешный панорамы подчеркивался и костюмомраешника: кафтан и шапка украшались красной тесьмой и разноцветными лоскутами, подвязывалась борода и т.д. Реклама – прибаутки раешника адресовались не только непосредственным зрителям панорамы, но и тем, кто ожидал своей очереди к просмотровым глазкам; это означало, что необходимо было разжигать и подогревать их интерес к грядущему зрелищу. Изобразительное искусство – именно потешная панорама дала мощный толчок развитию и массовой популяризации лубка, в стилистике которого, как правило, выполнялись картины панорамы. Зачастую владельцы райков были одновременно и офенями, продававшими лубочные картинки. Просвещение и информация – потешные панорамы фактически исполняли устной газеты, помогавшей своим зрителям быть в курсе мировых событий.

3. Кукольные театры:

а. театр петрушки и марионеточный театр

Петрушки известны с 17 в. Русские кукольники использовали марионеток (театр кукол на нитках) и петрушек (перчаточных кукол). До 19 в. предпочтение отдавалось Петрушке, к концу века – марионеткам, т.к. петрушечники объединились с шарманщиками. Ширма петрушечника состояла из трех рам, скрепленных скобами и затянутых ситцем. Она ставилась прямо на землю и скрывала кукольника. Шарманка собирала зрителей, а за ширмой актер через пищик (свисток) начинал общаться с публикой. Позже, со смехом и репризой, выбегал он сам, в красном колпаке и с длинным носом. Шарманщик иногда становился партнером Петрушки: из-за пищика речь была не всегда внятной, и он повторял фразы Петрушки, вел диалог. Комедия с Петрушкой разыгрывалась на ярмарках и в балаганах. Из некоторых воспоминаний и дневников 1840-х годов следует, что у Петрушки было полное имя – его называли Петром Ивановичем Уксусовым или Ванькой Рататуем. Существовали основные сюжеты: лечение Петрушки, обучение солдатской службе, сцена с невестой, покупка лошади и испытание ее. Сюжеты передавались от актера к актеру, из уст в уста. Ни у одного персонажа русского театра не было популярности, равной Петрушке.

Обычно представление начиналось со следующего сюжета: Петрушка решил купить лошадь, музыкант зовет цыгана-барышника. Петрушка долго осматривал лошадь и долго торговался с цыганом. Потом Петрушке надоедал торг, и вместо денег он долго бил цыгана по спине, после чего тот убегал. Петрушка пытался сесть на лошадь, та сбрасывала его под хохот зрителей. Это могло продолжаться до тех пор, пока народ не отсмеется. Наконец лошадь убегала, оставляя Петрушку лежащим замертво. Приходил доктор и расспрашивал Петрушку о его болезнях. Выяснялось, что у того все болит. Между Доктором и Петрушкой происходила драка, в конце которой Петрушка сильно бил врага дубинкой по голове. «Какой же ты доктор, – кричал Петрушка, – коли спрашиваешь, где болит? Зачем ты учился? Сам должен знать, где болит!» Появлялся квартальный. – «Ты зачем убил доктора?» Он отвечал: «Затем, что плохо свою науку знает». После допроса Петрушка бьет дубиной квартального по голове и убивает его. Прибегала рычащая собака. Петрушка безуспешно просил помощи у зрителей и музыканта, после чего заигрывал с собакой, обещая кормить ее кошачьим мясом. Собака хватала его за нос и уволакивала, а Петрушка кричал: – «Ой, пропала моя головушка с колпачком и кисточкой!» Музыка смолкала, что означало конец представления. Если зрителям нравилось, то они не отпускали актеров, аплодировали, бросали деньги, требуя продолжения. Тогда играли маленькую сценку Петрушкина свадьба. Петрушке приводили невесту, он осматривал ее так, как осматривают лошадиные стати. Невеста ему нравилась, ждать свадьбы он не хотел и начинал упрашивать ее «пожертвовать собой». Со сцены, где невеста «жертвует собой», женщины уходили и уводили с собой детей. По некоторым сведениям, пользовалась большим успехом еще одна сценка, в которой присутствовало духовное лицо. Ни в один из записанных текстов она не попала, скорее всего, ее убрала цензура. Были сцены, в которых Петрушка не участвовал. Это были танцы и жонглирование мячами и палками.

Разрушаться Комедия о Петрушкеначинает в начале 20 в. Петрушечники стали появляться на детских праздниках и новогодних елках, текст сцен менялся, теряя свою остроту. Петрушка перестал убивать. Он размахивал дубинкой и разгонял своих врагов. Разговаривал он вежливо, а «свадьба» видоизменялась, превратившись в танец с невестой. Исчезла грубая простонародная речь, а вместе с ней и индивидуальность хулигана-балагура, на которого сбегался и стар и млад.

До сих пор кукольный театр использует перчаточные куклы, а за ширмой театра Петрушка уступил место другим героям. «К нам во двор шарманщик нынче по весне, / Притащил актеров труппы на спине: / Развернул он ширму посреди двора; / Дворники, лакеи, прачки, кучера / Возле ширм столпились, чтобы поглазеть, / Как Петрушка будет представлять комедь».

б.вертеп

(первоначальное значение слова – пещера, потаенное место), славянский народный кукольный рождественский театр (преимущественно украинский и русский). Наибольшее распространение получил в 17–19 вв.

Классический вертеп представляет собой переносной двухэтажный деревянный ящик высотой около 2 м и шириной около 1 м. В полу обоих этажей сделаны прорези, по которым актер водит деревянных же кукол. В верхнем ярусе разыгрывается сюжет, связанный с рождением младенца Иисуса Христа; в нижнем – сюжетная линия, связанная с Иродом и избиением младенцев и Рахилью. В том же нижнем этаже могут разыгрываться и вставные комические интермедии, не связанные с рождественским сюжетом впрямую.

В XIX веке накануне Рождества Христова в Белоруссии и на Украине, на Псковщине и в Сибири ходили с Вертепом. Деревенские дети в бумажных высоких коронах, с погонами на плечах и нарядными посохами в руках¹ — это "персидские цари", пришедшие поклониться Богомладенцу. Украшенный золоченой бумагой и лубочными картинками небольшой фанерный ящик с двускатной крышей, путешествующий вместе со святочными царями — это рождественский кукольный театр или вертеп. Ряженые обыкновенно возили вертепный ящик на санках, когда ходили из дома в дом со своим представлением. Поднявшись на крыльцо и войдя в сени, они спрашивали разрешения колядовать. Если хозяева были расположены принять вертеп, колядовщики вносили театр в горницу, ставили его на стол или на два стула, и представление начиналось. Дети пели тропарь праздника: "Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума, в нем бо звездам служащие звездою учахуся Тебе кланятися, Солнцу Правды и Тебе ведети с высоты Востока, Господи, слава Тебе!" Раскрывались расписные створки ящика-театра, раздвигались занавесы, кукла, изображающая Ангела, зажигала свечи у крошечной рампы. Церковные канты сменялись назидательными духовными стихами или народными колядами, ритмизованная речь персонажей перетекала то в прозу, то в песню. Перед зрителями проходила история изгнания Адама и Евы из рая, Рождества Спасителя и избиения вифлеемских младенцев, завершающаяся смертью Ирода. После духовного действа драмы нередко показывались комические сцены светского содержания² под аккомпанемент крестьянского инструментального ансамбля, типа "троистой музыки" (скрипка, бубен, сопилка, барабан, бандура) [Архимович 1976, 151]. Ансамбль исполнял как народную танцевальную музыку (Левониху, Комаринского, Гопачок), так и сопровождение к песням, взятым из лубочных изданий³.

Время хождения с вертепом различалось в зависимости от местности. Например, в Витебской и Могилевской губерниях представление показывали в первые три дня рождественских праздников, а также накануне Рождества и в день Нового года [Романов 1912, 103]. В Минске кукольную пьесу смотрели с Рождества до Сретения (25 декабря/7 января — 2/15 февраля) [Шейн 1902, 121]. В Псковских деревнях христославление вертепщиков могло продолжаться все Святки, т.е. с Рождества до Крещения Господня (до 6/19 января) [Копаневич 1896, 8], а в Купянском уезде Харьковской губернии вплоть до Великого поста [Селиванов 1884, 515].

Деревенские представления были тесно связаны с народной рождественской ритуальностью и поэтому редко показывались в несвяточное время. Но городские вертепщики-профессионалы могли выступать на ярмарках в любой календарный период. Так, в г. Батурине на Украине хозяин вертепа демонстрировал светскую часть драмы офицерам во время летних лагерных сборов [Марковский 1929, 177].

Слово "вертеп" происходит от старославянского "вертепъ" — "пещера". Именно это название используется в православной церковной поэзии для обозначения места рождения Спасителя: "Дева днесь Пресущественнаго рождает, и земля вертеп Неприступному приносит..." (кондак праздника). Некоторые исследователи отдают предпочтение народной этимологии, связывая слово "вертеп" с глаголом "вертеть". Рождественские кукольные театры часто украшались вертящимися хороводами плоских фигур или звездами, что и могло дать основание для возникновения подобной этимологии [Федас 1987, 7—9].

В украинском Закарпатье прижилось слово "бетлегем" (от Вифлеем). Белорусская кукольная драма усвоила наименования "бетлейка" или "батлейка" (от "Бетлеем" — Вифлеем). В областях Белоруссии, граничащих с Польшей, принято название "шопка" (от польского "szopka" — сеновал).

Вертеп в узком смысле этого слова — народное рождественское представление, разыгрываемое в специальном ящике при помощи стержневых кукол, сопровождаемое пением и диалогами. В широком смысле вертепным представлением может быть названо любое святочное действие об избиении младенцев или Рождестве, исполняемое как куклами, так и людьми. Вертепное действо обязательно должно сопровождаться пением различных религиозных кантов, что отличает его от светской народной драмы живых актеров, которая также могла показываться на Рождество (о русской народной драме см. [Савушкина 1988]). В широком понимании вертеп является частью колядного комплекса4 народных Святок и почти всегда неразрывно связан с разными формами колядования: хождением ряженых со "звездой" (в виде разноцветного фонаря на шесте) или яслями с Младенцем; чтением школьниками рождественских стихотворений "рацей" или ритмизованных диалогов "катехизирующего" характера, пением духовных стихов с целью получения вознаграждения и др.

5. народные драмы

первые народные драмы создавались в 16-17 веках. Их формирование шло от простых форм к более сложным. Малая народная драма могла восходить к архаичным игрищам (маврух), к анекдотическим сказкам (мнимый барин), к анекдотам (доктор и больной), к песням (Степан разин), к духовным стихам (аника- воин), к вертепным представлениям (царь Ирод)

по содержанию народные драмы можно разделить на две группы:

а. бытовые сатирические

барин, мнимый барин, пахомушка, маврух и др. примыкают к святочным и масленичным играм. В основе их – драматические сценки, кот разыгрывались ряжеными. Иногда две- три сценки.

б. героико- романтические

в отличие от бытовых, возникали и формировались не только на фольклорной основе. В них активно использовались тексты литературного происхождения, лубок и народная книга.

Лодка, царь Максимилиан, как француз Москву брал.

1Сказка, былина, миф. Письменная форма в интернете, в современном мире

2 Мы/крестьяне, 19-20 век и т.д. советский народ

3 Из устной речи выделяем организованную

4 С этим разобраться сложнее всего. В нашем понятии творчество – создание нового, однако фольклор имеет установку на традицию, то есть больше в области «переработки» старого. Однако, если рассматривать творчество как мастерство в своей области, тогда фольклор вписывается. Новое в отношении старого.