logo
Rock14 (2) / Rock14

5. Мотив утраты духовности

Утрата духовности проявляется, во-первых, в отсутствии веры в Бога, во-вторых, в прагматизации сознания. Собственно, и ценность веры сегодня предельно снизилась: не так редко встретишь человека, который, с одной стороны, всячески демонстрирует свою религиозность, посещает храм, теоретизирует о любви к Богу и людям, с другой – ориентирован исключительно на собственное материальное благополучие, ради которого готов совершать безнравственные поступки и даже противоправные действия. Очевидно, им Желя адресует следующие строки:

Не твори руками пассы перед иконой

Разобьёшь себе башку творя поклоны

Без веры на кресте не нависишься

Без заднего места не насидишься

«Убогие сказки»

Коммерциализация рока вызывает у Жели резкое неприятие: она с осуждением относится к коллегам по цеху, которые превращают своё творчество в товар и в итоге оказываются всецело зависимы от шоу-бизнеса:

Баюшки-баю колотушек надавали

Взяли в оборот, а чего вы ждали

Неволя пьет медок а воля водицу

Будешь уродина знать с кем водиться

«Убогие сказки»

Сквозь заслонки систем, сквозь не так и нельзя

Сквозь «не смей даже думать о небе»

А теперь где и кто… растеряли себя

В тараканьих бегах к сытой неге

Поменяли полёт на комфорт и уют

Разменяли мечту на порядочный быт

Колокольчиков звон да осиновый стон

Распродали с торгов, и душа не болит

«Отгорели костры» («Регги»)

Растащили по крупинкам рыжих золото волос

Забрюхатились мошною душу можно под откос

«Песня-ответ»

В отличие от альбома «Underground» мотив поиска гармонии в альбоме «Навсегда» не представлен: поиск гармонии невозможен, потому что её не существует.

Здесь нам представляется уместным обратить внимание на полемику Жели с Виктором Цоем и Дмитрием Ревякиным: первый оценивал будущее оптимистически, второму свойственно позитивное восприятие настоящего. Желе и настоящее, и будущее представляются в чёрном цвете, и бессмысленно возлагать надежды на перемены и новое рождение:

В. Цой

Желя

Перемен требуют наши сердца.

Перемен требуют наши глаза.

В нашем смехе, и в наших слезах,

и в пульсации вен

Перемен!

Мы ждём перемен.

«Перемен!»468

Разобьётся и этот день,

отражаясь скрипом в зубах

Безысходностью дышит тень,

перемены приносят прах.

«Совесть»

Д. Ревякин

Желя

А пока отправляюсь

В дальние края.

Не держи, ты же знаешь,

Где весна, там и я.

«Не скучай»469

Бесполезными словами

в суматохе бытия

Ветер шепчет заклинанья,

где весна ну а где я

«Совесть»

И не случайно последний куплет заключительной песни альбома звучит жестоким приговором окружающему миру:

От горба леченьем будет вам могила

От души плешивой излеченья нет

От судьбины тяжкой нищему веревка

От порога в вечность всё тушите свет

«Тушите свет»

Рассмотрение и анализ циклообразующих мотивов в альбомах Жели «Underground» и «Навсегда» позволили нам сделать следующий вывод.

Желя относится к числу тех немногих авторов-исполнителей, для которых свобода творчества и возможность донести свою позицию до узкого круга заинтересованных реципиентов имеют гораздо бóльшую ценность, чем успех у массового слушателя-зрителя и материальный достаток. Иными словами, комфортной жизни преуспевающего артиста Желя и её единомышленники предпочитают абсолютную творческую независимость и полуголодное существование в андеграунде. Принципиально избегая контактов со СМИ, профессиональными студиями звукозаписи и выпускающими фирмами-мейджорами, они, как правило, сами записывают, оформляют, тиражируют и распространяют свои альбомы, довольствуясь кустарными условиями470. С развитием Интернета путь между андеграундными авторами-исполнителями и их потенциальной аудиторией существенно сократился. Таким образом, альбомы Жели представляют собой достойный образец постсоветского музыкально-поэтического андеграунда первого десятилетия XXI века.

Д.-ЭВИКСТРЁМ

Мангейм, Германия

POST-SOVIET EMIGRANTS IN GERMANY,

THEIR MUSIC AND RUSSKII ROK

«Geographically it is the 15 former republics [of the Soviet Union] or people who come from these republics, because I try to pay attention to so called emigrant music»471

(Gurzhy 2005)

Describing the musical concept of the Russendisko Yuriy Gurzhy, one of the event’s DJ’s, stressed that the music played is from the former Soviet Union472. However, due to Gurzhy’s emigrant focus, the Soviet Union is here more an imagined community than a fixed geographically bounded entity. Russendisko (Russian disco) normally implies a discotheque for Russians. This particular fortnightly event located in Berlin, however, is primarily aimed at Germans and tourists. Run by two emigrants from the former Soviet Union, Wladimir Kaminer (Russia) and Yuriy Gurzhy (Ukraine), the Russendisko has become a cultural phenomenon in Germany and Austria. Fueled by Post-Soviet migration to Germany, stereotypes of the East and a history of Russian images in German (and European) popular music the event shows one aspect of the complexities surrounding the Post-Soviet emmigrant community in Germany.

My previous research (cf. Wickström 2010; Wickström 2011) has focused on transcultural flows which aid in the distribution of music to new locations as well as the shift of meaning that happens in that process. Drawing on fieldwork in St. Petersburg (2004-2006) and Berlin (2005, 2006) I have outlined some of the new meanings ascribed to music from the former Soviet Union when it appears at the Russendisko. I have argued that the music has been ascribed a new, homogenized meaning linked with images of the savage, vodka infused East. The music itself has been a combination of elements from ska-punk, klezmer and what is labeled «Balkan music».

The emigrant community’s music is, however, to a large extent not even included in the Russendisko. There are numerous popular music groups, events and even a national popular music organization, Pi-Rock, with strong ties to the community active in Germany. This article explores this network of lesser-known Post-Soviet musicians catering to a Russophone audience in Germany and the references they create in their music to their country of origin. I argue that they not only include references to contemporary Post-Soviet popular music, but also to the heydays of what now is labelled russkii rok (Russian Rock), the 1980s. The findings are based on fieldwork conducted in 2009 in Berlin.