Виолончель

Бородин сблизился с братьями Успенскими – будущим врачом и доцентом Московского университета Михаилом Васильевичем и писателем Николаем Васильевичем. Кроме этого, в число близких друзей Александра Порфирьевича входил Иван Максимович Сорокин, который был соратником и другом Чернышевского.

Группа профессоров академии добилась проведения довольно значительных реформ. Были открыты новые кафедры, при академии учредили Институт молодых врачей (нечто вроде аспирантуры).

В начале 1858 года Бородин сдал экзамен на доктора медицины и уже 3 мая этого же года защитил диссертацию. На следующий год его послали за границу для повышения квалификации и пополнения теоретических знаний. Поселился он в небольшом немецком городке Гейдельберг, расположенном в очень живописном месте.

В этом городе Бородин познакомился с Менделеевым и Сеченовым, с которыми вместе обедал и ужинал. Помимо своих ученых занятий, Александр много времени уделял и музыке. Он был вхож во многие дома, где любили слушать музыку. В своей квартире он поставил фортепиано и иногда играл для друзей и гостей различные музыкальные произведения. И. М. Сеченов вспоминал: «Бородин тщательно скрывал, что он серьезный музыкант, потому что никогда не играл ничего серьезного, а только по желанию слушателей какие-либо песни или любимые арии из итальянских опер. Он очень удивлял всех нас тем, что умел играть все, что мы требовали, без нот, на память».

Вскоре в Гейдельберге появилась московская пианистка Е. С. Протопопова. Бородин познакомился с ней на одном из музыкальных вечеров. С этого времени вся его жизнь была неразрывно связана с Екатериной Сергеевной, на которой позднее он женился. И то обстоятельство, что его спутницей жизни стала талантливая и образованная музыкантша, помогло его окончательному самоопределению как композитора.

Как признавался сам Бородин Екатерине Сергеевне, он был ярым поклонником Мендельсона. В ее исполнении он впервые услышал также произведения Шумана и Шопена, тогда еще очень мало известных композиторов.

Осенью 1861 года Александр Порфирьевич вместе с Екатериной Сергеевной (тогда она была еще его невестой) переехал в Италию. Это было сделано из-за болезни Протопоповой. В Италии Бородин трудился так же плодотворно, как и в Гейдельберге. Он много работал в химической лаборатории, но все же успевал посещать театры, музеи и народные гулянья. Александр Порфирьевич играл на виолончели в оркестре городского театра, а вместе с Екатериной Сергеевной – в местном соборе на органе.

Вершиной его музыкального творчества в заграничный период стали произведения, созданные в 1862 году в Италии. Бородин с невестой часто бывал у директора местной музыкальной школы – старого скрипача Менокки. По словам Протопоповой, он был очень хороший человек, но музыкант довольно слабый. Как-то раз Бородин в его присутствии за какой-то час с небольшим написал фугу. Этот факт вызвал у Менокки удивление. Почтенный музыкант считал, что за такой короткий срок нельзя сочинить фугу. Но, убедившись в обратном, итальянец стал смотреть на русского композитора как на какое-то чудо.

Осенью 1863 года Бородин вернулся в Россию. 13 сентября этого же года его назначили адъюнкт-профессором кафедры химии Медико-хирургической академии. Он стал проводить занятия у студентов академии, которые считали, что лекции Бородина имели множество достоинств, отличались высоким качеством и навсегда врезались в память слушателей.

С 1863 года Александр Порфирьевич стал также читать лекции по химии в Лесной академии, а с 1872 года – на Женских медицинских курсах.

В первые же дни после возвращения из-за границы Бородин познакомился с Балакиревым. Это событие оказало огромное влияние на дальнейшую творческую жизнь композитора, оно превратило его из дилетанта в истинного и глубокого музыканта. Несмотря на то что Балакирев был на два года моложе Бородина, он стал его первым серьезным наставником, который учил его технике, инструментовке и музыкальной форме. Только благодаря Балакиреву Александр Порфирьевич пришел к истинному пониманию музыкальных произведений.

Под влиянием Балакирева Бородин принялся за сочинение ми-бемоль-мажорной симфонии, которую он писал под пристальным вниманием и контролем Балакирева. Такой надзор более опытного композитора развивал у Александра Порфирьевича критическое художественное чувство, впоследствии определившее его музыкальные пристрастия.

По словам ближайших друзей и музыкантов, окружавших Бородина, он был самоучкой, но таким, который более сведущ в музыке, чем все его товарищи по балакиревскому кружку. Таким образом, благодаря в основном Балакиреву Бородин стал одним из активных членов музыкального кружка, который вошел в историю под названием «Могучая кучка».

В 1860-е годы Александр Порфирьевич большую часть своего времени и сил отдавал чтению лекций в Медико-хирургической академии и занятиям со студентами. Кроме этого, он занимался устройством и оборудованием химической лаборатории, расположенной в академии. Но не только научная, а также и общественная деятельность отнимала много времени. Его друзья часто протестовали и укоряли Бородина в том, что он тратит свою жизнь бестолково, отнимая время у науки и музыки.

Семья Бородиных жила в четырехкомнатной квартире, расположенной рядом с учебными аудиториями. У них постоянно бывало множество народа: профессора, студенты, случайные и надолго задержавшиеся гости. Близкие друзья всегда удивлялись тому, как он умудрялся в такой толчее находить время и место для работы над музыкальными произведениями.

В эти годы Бородин познакомился с Римским-Корсаковым, и хотя был старше его почти на 10 лет, между ними завязалась крепкая дружба. Свою первую симфонию Александр Порфирьевич создавал почти на ходу, между делом, поэтому чаще всего весь материал попадал на репетиции практически в последний момент. Ноты он писал обычно карандашом. Но такие записи со временем могут стереться. Чтобы этого не произошло, Бородин покрывал нотные листы желатином или яичным белком. Музыкант шутил: «Химик помогает композитору». Все эти листы развешивали для просушки на веревках, натянутых по всей квартире.

В 1866 году Бородин закончил Первую симфонию. Балакирев в своем последнем концерте исполнил это произведение. Успех симфонии был просто ошеломляющим. Особенно понравилось публике скерцо, его просили исполнить на бис. Но Балакирев не стал этого делать, боясь утомить музыкантов.

Больше всех интересовался Бородиным и его симфонией Александр Сергеевич Даргомыжский. Он очень хотел присутствовать на концерте, но был уже тяжело болен и прикован к постели. Даргомыжский попросил Бородина приехать к нему после выступления и подробно рассказать о том, как публика примет его сочинение. Но на следующий день сердце русского композитора уже не билось. Бородин ужасно переживал смерть своего друга и наставника.

После написания Первой симфонии, которая приводила в восторг всех, кто ее слышал, Бородин принялся за работу над вокальными произведениями. В период с 1867 по 1870 год он сочинил несколько романсов и перешел к опере. В 1867 году он написал «Спящую княжну», в 1868 году – «Старую песню (Песню о темном лесе)», «Фальшивую ноту», «Морскую царевну», в 1870 году – «Море». Некоторые из этих романсов содержали в себе глубокий и могучий эпический дух, словно были страницами из оперы «Руслан и Людмила» Глинки.

Романс «Море» – это самый лучший из романсов Бородина. Однако публике он известен не с тем текстом, какой для него первоначально был сочинен.

В начале 1869 года Бородин задумал свою Вторую симфонию. Близким друзьям он наигрывал отрывки из этого произведения.

В апреле 1869 года Бородин приступает к работе над оперой, которой, наряду с сочинением Глинки «Руслан и Людмила», надлежит стать эпической оперой века. Сначала Александр Порфирьевич перечитывает все, что только относится к его сюжету. Он берет в публичной библиотеке летописи, трактаты, «Слово о полку Игореве», переложения его на стихи и прозу, книги и статьи о половцах. Кроме этого, он знакомится с эпическими русскими песнями, «Задонщиной», «Мамаевым побоищем», эпическими и лирическими песнями разных тюркских народов. Впоследствии все это придало музыкальному произведению необыкновенную историчность, реальность и национальный характер.

Но как бы ни был Бородин увлечен сюжетом своей оперы, какими бы ни были великолепными первые написанные номера (например, романс Кончаковны, шествие половецких князей и др.), примерно через год композитор совершенно охладел к этому произведению. Сколько ни пытались друзья воодушевить его и уговорить дописать оперу, он оставался глух к их просьбам, а когда они стали жаловаться на то, что пропадает прекрасный музыкальный материал, Александр Порфирьевич заявил: «А на счет этого не беспокойтесь. Материал не пропадет. Все это пойдет во Вторую мою симфонию». Итак, он весь жар своей души и весь свой талант перенес на сочинение симфонии. К великому сожалению, лекции в академии, комитеты и лаборатория, а также домашние дела постоянно отвлекали музыканта от его великого дела.

Прошло почти 15 лет с того дня, когда Бородин начал работу над оперой «Князь Игорь», но и к этому времени она была не закончена. Тысячи мелочей не давали композитору завершить свой труд, и он постоянно в письмах к друзьям жаловался на это. Например, Шестаковой он так написал: «С оперой у меня – один срам!… Винюсь во всех винах перед вами и перед музыкой».

Но бывали все-таки моменты, когда у Бородина возникало желание сочинять музыку. И тогда он писал много и быстро. К примеру, в первой половине 1870-х годов он одновременно писал Вторую симфонию и оперу «Князь Игорь», да вдобавок ко всему еще и сочинял 1-й струнный квартет.

В 1876 году Александр Порфирьевич наконец-то закончил Вторую симфонию, которая впервые была исполнена на концерте Русского музыкального общества 2 февраля 1877 года. Избалованная петербургская публика приняла симфонию довольно прохладно. И если бы не поддержка со стороны друзей, а также наиболее просвещенной части общества, то Бородин, скорее всего, отказался бы от публичных выступлений со своими музыкальными произведениями.

Летом 1877 года Бородин совершал заграничное путешествие – первое из четырех, которые состоялись у него в последние 10 лет его жизни. В этой поездке он встретился с венгерским композитором Ференцем Листом. Вот как описывал эту встречу Александр Порфирьевич в письме к своей жене: «Я пришел к Листу домой и не успел отдать свою визитку, как вдруг перед моим носом точно из земли выросла фигура. „Вы сочинили прекрасную симфонию! – гаркнула длинная фигура в длинном черном сюртуке, с длинным носом, длинными седыми волосами… Первая часть превосходна, Ваше анданте – шедевр, скерцо – восхитительно, и вообще это остроумно придумано!“» Бородин попросил Листа сделать свои замечания по поводу симфонии, высказать свое мнение откровенно и дать совет. Но старый музыкант посоветовал русскому композитору никого не слушать и ничего не менять в своем сочинении.

Огромным событием в музыкальной жизни композитора стала премьера Второй симфонии в Москве. До этого момента московская публика не знала его как композитора. 20 декабря 1880 года под управлением Н. Рубинштейна было исполнено это произведение. Концерт вылился в настоящее торжество Бородина.

В последние 10 лет жизни Александр Порфирьевич сочинял так же, как и раньше, т. е. только когда выдавалось спокойное время. Тогда работа у него шла споро. Но бывали моменты, когда он не писал совсем ничего и никакие уговоры друзей не могли заставить его сделать это.

Сам композитор рассказывал в письмах, что он создавал своего «Князя Игоря» только когда бывал болен и не мог читать лекции в академии. Например, во время болезни он сочинил хор славления, причем до последнего действия, во время легкой простуды написал «Плач Ярославны». Еще летом 1879 года Римский-Корсаков предложил Бородину помочь в работе над оперой и по собственной инициативе отредактировал I акт оперы. В своих письмах к Бородину он поддерживал его моральный дух, уговаривал писать как можно больше, пользуясь тем, что наступило лето и у студентов каникулы. Кроме этого, Римский-Корсаков просил Александра Порфирьевича не стесняться использовать его помощь в работе над оперой и писал ему по этому поводу: «Я берусь вам в вашей работе помогать, перекладывать, переписывать, транспонировать, инструментовать и прочее по вашему указанию, а вы совеститься не извольте, ибо, поверьте, мне хочется, чтобы ваша опера пошла на сцене, чуть ли не больше вашего…»

Бородин работал над оперой «Князь Игорь» в течение 18 лет, но она так и осталась незаконченной. Завершили ее Римский-Корсаков и Глазунов уже после смерти Бородина.

В 1882 году Бородин закончил одно из своих поздних сочинений – Второй квартет (ре-мажор). Он посвятил его своей жене Екатерине Сергеевне. Писал его композитор в течение двух лет. В этом произведении можно услышать отголоски оперы «Князь Игорь». Весь квартет состоит из четырех частей. Первая из них – Allegro moderato. Поэтически задушевный тон главной темы представляет собой волнообразно колышущуюся широкую и плавную мелодию, которая напоминает ноктюрн из «Маленькой сюиты» (этот фортепьянный цикл Бородин закончил в 1885 году).

Вторая часть квартета – скерцо – является одной из самых поэтичных. Первая часть очень короткая, с беспечным характером. Она стремительно заканчивается и очень живо контрастирует со второй, более мечтательной, певучей, написанной в духе лирического вальса.

Третья часть является мастерским воплощением любовного диалога, участники которого испытывают единое, страстное и трепетное чувство. Оно выражено прекрасной мелодией – одной из лучших, какие известны в мировой музыкальной культуре.

Четвертая часть (кода) – это сценка прощания двух юных существ. В этой коде есть что-то, напоминающее сцену прощания Ромео и Джульетты.

В 1880-е годы Бородин все так же активен, как и раньше. Он ведет бурную общественную жизнь, т. е. является непременным участником работы Русского физико-химического общества, делегатом VI Всероссийского съезда естествоиспытателей и врачей, который состоялся в Петербурге в конце 1879 года. В 1883 году Бородина избрали почетным членом Общества русских врачей. Но в большей степени его общественная деятельность была связана с Медико-хирургической академией и Женскими врачебными курсами.

В эти годы в России было довольно тревожная политическая обстановка. В связи с различными манифестациями и выступлениями студентов очень часто арестовывали. Бородин выбивался из сил, разыскивая по полицейским участкам то одного, то другого, бегая по приемным власть имущих, проявляя при этом большую настойчивость и терпение. И все это он делал без позерства и рисовки, а просто из чувства человеколюбия и почти родительского отношения к молодым людям.

Бородин очень тяжело переживал закрытие Женских врачебных курсов. Он воспринял это как личное оскорбление, и, по словам близких ему людей, этот факт, определенно, приблизил его смерть. Когда Александр Порфирьевич понял окончательно, что курсы скоро закроют, он с повышенным вниманием стал относиться к любым мелочам, так или иначе связанным с курсами. Когда же стали ломать лабораторию, а вещи и оборудование из нее перевозить в академию, то он просто расплакался, как ребенок. Он до последнего дня не терял надежды, что курсы будут возрождены. Бородин с гордостью перечислял имена выпускниц курсов, которые были известны не только как ученые, но и как врачи, приносящие огромную пользу своей практической деятельностью.

Самыми последними из сочинений Бородина были некоторые номера к опере «Князь Игорь», Второй струнный квартет, начатая Третья симфония для большого оркестра. Ни опера, ни симфония не были дописаны, хотя всю первую половину февраля 1887 года он занимался только ими.

15 февраля 1887 года, в последний день Масленицы, Бородины собрали у себя гостей. Вечер удался, за столом было шумно и весело. И вдруг посреди начатого разговора Александр Порфирьевич рухнул как подкошенный. Он мгновенно умер от разрыва сердца, не издав при этом ни звука, ни стона.

Похоронили его в Александро-Невской лавре рядом с его другом Мусоргским. В последний путь его провожала огромная толпа, состоящая из его поклонников, всего состава Медико-хирургической академии, женщин-врачей всех десяти выпусков Женских врачебных курсов. Молодежь несла его гроб на руках до самой могилы.